Как брали террориста №1 на данный момент
— Последний громкий инцидент, имевший место в республике, связан с уничтожением Дмитрия Соколова, обвиняемого в организации теракта в Волгограде. Вы присутствовали на месте спецоперации в махачкалинском поселке Семендер, в ходе которой, по официальной версии, были убиты Соколов и двое его подельников. Однако, если верить записям на Вашей странице в Фейсбук, в доме той ночью находилась женщина с ребенком и ее раненый муж. Что произошло в действительности, откуда там взялись еще двое мужчин?
— Скажу сразу – силовики не позволили мне подойти к дому. Не только мне – даже отцу погибшего парня. Я находилась там с 2 ночи до 11 утра, и все это время было тихо. Спрашивала людей из оцепления, стреляли ли прежде. Мне ответили: «Говорят, стреляли».
Эта спецоперация была какой-то странной. Я могу сравнивать, поскольку повидала их не мало. Представьте, в доме такой известный боевик, как Соколов. Между тем в оцеплении не ощущалось никакой напряженности, даже снайперы вокруг дома не были выставлены. Силовики сидели, отложив оружие, кушали, курили.
Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, что Соколов был уничтожен в ходе именно этой спецоперации. Я ушла оттуда утром, до наступления развязки: было холодно, и я замерзла. Но прежде я услышала, что женщину с ребенком вывели из дома, – это сообщение передали по рации. Потом сквозь оцепление к дому проехала машина – зеленая «буханка» с крестом на борту. Я решила, что это военные врачи приехали за женщиной – «Скорую помощь» к дому тоже не допустили.
Однако, как оказалось, женщине удалось выйти только вечером. Тогда я и решила, что эта машина приезжала вовсе не за ней.
Почему они уходят в лес?
— Каковы, на Ваш взгляд, причины, толкающие людей к уходу в лес? Правильно ли будет говорить о причинах одного порядка, к примеру, лишь социальных, поскольку среди боевиков – люди разных возрастов, уровня образования, социального статуса?
— Есть множество причин, главная среди которых – неправильная работа властей и правоохранительных органов. Виноваты все – от президента до простого участкового.
Ведь посмотрите: в республике закрывают предприятия и кафе, которыми владеют (или где работают) салафиты. К людям приходят и говорят: «Мы не оставим вас в покое, пока тут работают такие-то». Потому заявления властей о желании наладить диалог не что иное, как лицемерие.
Вчера я говорила с женщиной, чей сын был убит в спецоперации. Ему несколько раз предлагали сотрудничать с органами, избивали, однажды – прям посреди улицы, на виду у людей. В результате он ушел в подполье – и таких, как он, много. Кому-то выгодно, чтобы «лес» не пустовал.
— Как Вы оцениваете эффективность нового закона о возмещении ущерба родственниками боевика? Сможет ли страх за родственников удержать людей от ухода в подполье?
— Я не считаю, что этот закон принят, чтобы помешать людям уйти в подполье. Скорее всего, государство не хочет возмещать из своей казны расходы на спецоперации. Ведь сколько раз было: людей выводили, после чего бульдозер равняли их дом с землей. Потом оказывалось, что это были всего лишь квартиранты.
А что касается самого закона, то я не верю в его эффективность. Люди, которые уходят «в лес», обычно не думают о том, что оставляют позади. В результате наказаны будут не они, их родители, которые обычно отговаривают сыновей от этого шага, многочисленные родственники. Пострадает множество людей, которые, понятное дело, будут винить в своих бедах государство. В этом смысле закон будет иметь обратный эффект, что неправильно. И неграмотно.
Против фактов не попрешь
— Гюльнара, Вы человек, известный в республике. О Вас много пишут, и хорошего, и плохого, причем последнего явно больше. Недоброжелатели не стесняются в выражениях, копаются в Вашей личной жизни, Скажите, как вы умудрились наступить на столько хвостов?
— Так всегда бывает. Когда человек занят делом – непременно найдутся как довольные им, так и наоборот.
В случае со мной недовольны те, кто ностальгирует по старым временам, когда информация распространялась лишь в официальных сводках. Тогда у людей не было возможности ни опровергнуть эту информацию, ни выслушать другую сторону. Теперь благодаря правозащитникам это стало возможным – естественно, это нравится далеко не всем.
— Откуда вы родом, где учились, что подтолкнуло Вас стать правозащитником?
— Я родилась в Махачкале в 1957 году. Училась в 10-й школе, с детства мечтала стать следователем-криминалистом. После окончания школы отработала в ОВИРе города Каспийск – тогда требовали, чтобы абитуриент имел двухлетний стаж. Поступать поехала в Свердловский юридический институт. Помню, как на собеседовании – его проводили после экзаменов – психолог в чине подполковника сказал мне: «Вам нельзя работать в правоохранительных структурах. У Вас повышенное чувство справедливости. Вас свои же убьют». Отучившись какое-то время, вернулась в Махачкалу. Полученный опыт пригодился мне, когда я стала правозащитником. Сейчас ни один из тех, кто так поливает меня грязью, не может обвинить меня во лжи. Потому что факты и доказательства собираю профессионально.
Род женский, а работа мужского рода
— А вот женское ли это дело – правозащита да в таком регионе, как Дагестан, где дня не проходит без сообщения о теракте или спецопераций? Где царит, скорее не закон, а право сильного? Где в силу традиционного уклада все дела решают мужчины, а женщине отводится роль хранительницы домашнего очага?
— В Дагестане отличная от других мест ситуация: мужчин здесь могут легко объявить бандитами или преступниками, а потому женщинам, несомненно, легче работать.
Кроме того, мужчины, скажем так, более склонны к силовому решению проблем, их легче вывести из себя. Женщина же терпелива, склонна к компромиссам. В начале своей деятельности, признаюсь, я была излишне эмоциональна. Да и сейчас я обычно говорю в глаза то, что думаю, несмотря на титулы и звания, будь то президент республики или министр. Однако слышать такие слова от женщины – это одно, а от мужчины – совсем другое. Сейчас я более сдержана, возможно, потому что я понимаю – так правильнее. Эмоции – не лучший товарищ, а я не хочу, чтобы меня воспринимали как человека неадекватного. Зла на людей я не держу – признаюсь, поначалу меня огорчало, что обо мне пишут, но сейчас – нет, я спокойно воспринимаю чужие слова. Аллах знает, что у меня одна цель я мечтаю, чтобы дагестанцы не убивали друг друга, а растили своих детей, исповедовали религию, как это делали наши предки, как нам это завещал пророк Мухаммад.
