— Зачем нужны списки экстремистской литературы?
— Наличие таких списков свидетельствует том, что общество, государство серьезно больны. А потому появление проскрипционных индексов того, что не положено большинству граждан читать и даже держать в руках, — неизбежность. Если разброд в умах таков, что простое чтение текстов, сколь угодно провокационных, способно эти умы взбаламутить, подвигнуть к деструкции, всесокрушающей или узкоадресной, породить упоение от нее («Пусть сильнее грянет буря!»), когда эмоции захлестывают и ослепляют разум, значит, без заградительных барьеров не обойтись.
Но проблема в том, что в нашей стране в разряд экстремистских, а потому подлежащих изъятию из общедоступного оборота, порой попадают книги, «радикальная» квалификация которых вызывает у многих сильное удивление и, когда «количество переходит в качество», — сильнейшее раздражение.
Сегодня в российском исламском книгоиздании в изобилии обретают себя всякого рода невежды и дилетанты, не владеющие азами профессии. Даже и в мыслях не держа популяризацию каких-то крайних взглядов, своим неумением они умудряются превратить безобидные тексты в радикальные манифесты. Взять, к примеру, ситуацию с трудами Ибн Таймии, одного из крупнейших мыслителей своего времени. Шаблонной стала его характеристика как предтечи так называемого вахаббизма. Тексты этого средневекового интеллектуала у нас не издаются, а те переводы, что полуподпольно увидели свет, находятся под запретом. Другое дело, что я бы их тоже запретил, поскольку данные самодеятельные опусы лишь искажают то, что на самом деле писал Ибн Таймия. С другой стороны, понять, как развивалась в исторической перспективе богословская и правовая мысль в исламе, невозможно без этой фигуры.
Важно всегда помнить, что вся история исламского богословия — это история несмолкающей продуктивной полемики. Никогда не было трудов на исламскую тематику, совершенно отстраненных, рассуждающих о высоких материях вне связи с реальной жизнью. И поэтому полемический текст, в котором в силу исторической ситуации заострены те или иные проблемы и который не снабжен при этом комментариями для читателей, живущих в другое историческое время, не может быть воспринят в полной мере адекватно. Так вот те из наших современников, кто вынужден довольствоваться такими непрофессионально подготовленными книжками (а других, как правило, просто нет!), оказываются заложниками сложившейся ситуации, воспринимая за чистую монету всё, что напечатано по-русски.
Плохо переведенные и отредактированные книги — это всегда больше вред, чем польза. В нездоровом же обществе они могут сработать еще и как детонатор.
— А известен ли вам хотя бы один случай, когда чтение религиозной (исламской) литературы приводило людей в экстремистские организации?
— Я чаще наблюдаю другое. Когда те из немусульман, кто вдруг заинтересовался исламом, пробуют составить о нем представление на основе этих книжек, они приходят, мягко говоря, в недоумение от того, что вычитывают, — настолько это кондово, невразумительно и косноязычно. В результате возникает стойкое негативное отношение не только к исламу как системе религиозных ценностей, но и к мусульманам как их выразителям и исповедникам. Но я ни разу не сталкивался с тем, чтобы кто-нибудь из мусульман, прочитав полуграмотный текст, связанный с исламом, сделался радикалом. Те деятели, кто активно проводит идею, что главным источником радикализма в нашей стране являются экстремистская литература да экономические неурядицы, наводят тень на плетень. Всех желающих ознакомиться с моей точкой зрения по данному вопросу отсылаю к докладу «О внутриполитических причинах сохранения исламского радикализма в Российской Федерации». Более того, хочу отметить, что в «экстремистских» текстах, которыми пестрит Интернет, как правило, отсутствуют ссылки на труды Мухаммада Ибн Абд аль-Ваххаба, т. е. того, с кем обычно связывают возникновение пресловутого «вахаббизма». Подлинные взгляды этого человека явно не в центре внимания радикалов (да и тех, кто им противостоит). Интересующимся учением Ибн Абд аль-Ваххаба рекомендую недавно вышедшую в нашей стране монографию Натаны Де Лонг-Ба «Реформы Мухаммада Ибн Абд аль-Ваххаба и всемирный джихад».
С радикалами я в своей жизни встречался. В моем случае это были довольно образованные люди, хорошо начитанные. Их взгляды сформировались не в силу того, что некогда они прочитали нечто пропагандистское. Запретом книжек на таких людей повлиять невозможно. С ними надо выстраивать диалог, а это, прямо скажем, ой как нелегко. Так что здесь чаще преобладает простой рецепт: «Нет человека, нет и проблемы».
Если же взять наше общество в целом, то оно ведь нечитающее! Подавляющая часть россиян давно перестало скрашивать досуг за книгами. Поэтому, если уж расставлять правильно акценты, проблема не в том, какого рода писания распространяются в печатном виде, а в том, что произносится на словах. Ведь основные распространители экстремистских взглядов — это устные проповедники, обладатели яркой харизмы, умеющие убежденно и убедительно говорить, ставить болезненные вопросы и давать на них внятные и однозначные ответы. В этих ответах присутствует, так скажем, «социальный лифт» в рай.
— То есть Вы считаете, что запрет книг не помогает бороться с экстремизмом?
— Нет, конечно. Если бы у нас действительно хотели бороться с экстремизмом, тогда стали бы всерьез заниматься исламом, религиозным просвещением. По большому счету, мы не имеем главных трудов ни по фикху, ни по шариату, у нас не переведены и не изданы подавляющее большинство мусульманских ученых-классиков, то, что я называю «Золотой библиотекой ислама».
Главный редактор Научно-издательского центра "Ладомир" Юрий Михайлов
Но в нашем государстве почему-то на это денег не находится. Зато у нас есть несметные средства на совершенно иные цели. Например, на бесконечные контртеррористические операции, куда, словно в пропасть, летят эшелоны с наличностью, операции, в ходе которых ради уничтожения одного боевика порой подтягиваются такие силы и совершаются такие разрушения, будто бой вело приличное по размерам бандфомирование. Я уже не говорю о том, что почему-то крайне редки случаи пленения. Содержится большой воинский контингент, тратятся десятки миллионов долларов. А на книги, которые действительно нужны, и даже не столько широкой массе мусульман, сколько тем, кто отвечает за нейтрализацию экстремистских взглядов и популяризацию позитивности ислама, денег не находится. Разумных, прогосударственных объяснений этому я не нахожу. Видно, кому-то силовые многомиллионные методы несравненно ближе к сердцу, чем копеечное просвещение…
— В 2013 году в Германии появится в открытой продаже «Майн Кампф». Сегодня книгу Адольфа Гитлера реализуют и на всей территории России. Как вы думаете, мусульманская литература более экстремистская, чем нацистская?
— Снятие в Германии запрета на ее публикацию свидетельствует о том, что в обществе выработан настолько сильный иммунитет к нацистским взглядам, что он позволяет уже совершенно спокойно соприкасаться с этой заразой.
Я совершенно не уверен, что «Майн Кампф» станет бестселлером. Те, кто смог ознакомиться с данным сочинением, чаще всего испытывают разочарование. Вокруг этой книги сложилась своеобразная аура, объясняемая, на мой взгляд, нездоровым интересом к запретному плоду. Чем больше мы запрещаем, тем больше хочется. Такого уж природа человека. С другой стороны, издатели должны обладать профессиональной чистоплотностью. И именно это качество должно удерживать их от публикаций подобных текстов.
Мы не видим нормальных передач об исламе, где всерьез было бы представлено мусульманское богословие, мы не видим хороших книг на русском языке, посвященных религии пророка Мухаммада, хотя, например, на Западе их выпущено за последние годы огромное количество. По части просвещения ситуация в России просто катастрофическая.
Если бы мы хотели навязать искаженное представление об исламе, то стоило бы делать именно то, что делается у нас сегодня. И весьма изощренными методами.
Действительно, так получилось, что экстремистская литература на исламскую тематику у нас более на слуху. Но я не могу противопоставлять или соотносить нацистскую литературу и ту, что маркирована исламом.
Хотелось бы отметить такой момент — некоторые наши политики выступают по телевидению с речами, под которыми с удовольствием подписался бы Гитлер. Все это транслируется в новостных программах, и никто не квалифицирует такого рода речевки как нацистские. Видно, у нас до такой степени доборолись с нацизмом, что уже даже не могут идентифицировать нацистские высказывания. Политик может позволять себе копировать речи Гитлера, а несведущее население остается равнодушным. Такое вот странное общество, которое столько миллионов людей положило на борьбу с нацизмом, а теперь, когда появились политики с нацисткой окраской, внуки тех, кто боролся с нацизмом, не могут их опознать, а некоторые даже считают выразителями своих интересов.
— Кстати, в Москве открыто ходят на демонстрации националисты. 12 июня, в день Независимости нашего государства, по Москве шагали нацисты в форме, копирующей форму СС. Не способствует ли это росту экстремистских настроений в обществе?
— Нацизм, с точки зрения тех, кто его пропагандирует, – это культ здорового общества в арийском понимании, где все нездоровое вычищено до основания – нездоровое искусство, больные люди, асоциальные элементы, нации и народы-вредители. В российском обществе настолько сильна деградация, что многие именно в нацизме видят такую «очистительную щетку». Типичным российским обывателем мусульмане воспринимаются как инородное тело, как люди, неизвестно, чем руководствующиеся в своих поступках. Те, кто, так скажем, воспитан в православной традиции, не могут, в силу незнания, понять логику поведения мусульман. Все исламское выглядит чуждым православному сознанию. Поэтому просвещение общества должно стать приоритетной задачей не только на словах, но и на деле. Изнанкой этой проблемы является преклонный возраст тех, кто мог бы взять на себя эту работу. Происходящее сейчас в этой сфере я оцениваю как профанацию.
С одной стороны, в России есть политики, которые зарабатывают немалые очки на религиозной неграмотности общества, с другой — есть много мусульман, достаточно состоятельных людей, которые, помня о хадисе, в котором говорится о посмертном обретении верующим небесной обители, соотносимой с построенной им на земле мечети, предпочитают сооружать грандиозные храмы, не считаясь с затратами. Но почему-то редко вспоминают, что главнейшим критерием оценки праведности человека является то, какое знание он принес в общество. А знание — это, прежде всего, то, что запечатлено в книгах.
Невежественному человеку легче измыслить для себя какой-то образ зла, персонифицировав его. А зло всё молодеет… Подростки бегают по горам с автоматами, вот до чего мы докатились.
— В каких еще странах, кроме России, запрещают религиозную литературу?
— Я знаю, что в Саудовской Аравии, мягко говоря, непопулярны труды суфиев. Везде есть что-то, что вызывает болезненную реакцию, но в России это особый феномен. Оценивать нашу страну по аналогии с другими странами мне кажется не совсем корректно. У России своя история, свои институты власти, традиции. Ну и общество у нас прилично «изнасиловано» надругательствами последних десятилетий.
Приведу такой пример. Когда случился экономический кризис, во Франции продажи научной литературы, объясняющей сложные вопросы экономики и философии, выросли на 20%. Французы бросились в магазины, чтобы понять, что же случилось. А у нас что? Падение продаж серьезных книг на 50%.
— На предмет экстремизма литературу проверяет эксперт, который может придерживаться конкретной идеологии и религиозных взглядов, отличных от тех, которые представлены в книге. Нет ли опасности, что такой эксперт может оказаться предвзят или просто недостаточно компетентен? И кто же должен решать, экстремистская та или иная книга или нет?
— Такая опасность есть. Человек должен быть компетентен. Ангажированность, о которой вы говорите, порой присуща и самым высококлассным специалистам. Запрет книг — это то, что касается всего общества, при том, что сами запреты выносят одиночки. Процедуры, которые при этом применяются, конечно, должны отражать интересы всего общества, а не чьи-либо пристрастия. Но в нашей стране этот механизм еще не отрегулирован, иначе в обществе был бы определенный консенсус. Всякий раз запрет литературы [исламской] вызывает бурную реакцию. С другой стороны, я не читал ни одной серьезной статьи, где предлагались бы иные процедуры. Ведь то, что этот механизм несовершенен, мы можем констатировать как факт. А какой он должен быть? Где соответствующая полемика в исламской периодике? Кого надо вовлекать в процесс вынесения «запретительных» решений?
