Мне было десять, когда начался тот самый новогодний штурм Грозного. В мой дом попадали снаряды, но он каким-то странным образом держался. Он падал – постепенно, день за днем, иногда сдавливая тех, кто еще оставался там.
В моей уцелевшей однокомнатной квартире набилось 11 человек — беженцев из разрушенных квартир и соседних домов.
Так в мою жизнь вошла война.
***
В январе 95-го, мальчишки принесли письмо, найденное у мертвого русского танкиста, которое тот написал своей жене.
Его читал весь дом. Пожилые женщины плакали. Там были такие строки, которые я переписала в дневник:
«… Береги наших дочек. Мы спускаемся к городу Грозному. У нас нет выбора. Мы не можем повернуть назад, так как наши же танки навели на нас пушки. Если мы повернем — это будет расцениваться как предательство. Нас всех расстреляют, согласно приказу. Мы идем на верную смерть. Прости меня…».
Когда, весной бои поутихли — взрослые отнесли это письмо на почту и отправили по указанному в конце обгорелого листка адресу.
***
Летом 1995 года я поступила в 11-ю школу (55-я школа, в которой я училась до войны, была разрушена федеральной авиацией). В новую школу пришлось ходить через простреливаемое Старопромысловское шоссе.
Тогда, я впервые столкнулась с ксенофобией по отношению к себе и нескольким другим русским детям (два-три человека на 500), учащимся в этой же школе. «Убирайся к себе в Россию, русская свинья!». В русских детей — бросали камни.
Незнакомый чеченский мальчик подошел ко мне во дворе школы и спросил: «Ты русская?» Когда я, не подумав, о том, что моя семья многонациональна, ответила: «Да», он дал мне пощечину. Это стало ключевым событием моего понимания жизни.
Через два года я узнала, что во время первой чеченской войны семья этого мальчика погибла при бомбежке.
Осенью 1995 года в школу, якобы с проверками, зачастили российские военные. Одновременно с этим, во дворе школы появились разбросанные пластмассовые игрушки, зажигалки — начиненные ядовитыми и взрывчатыми веществами. Одной девочке сильно обожгло глаза.
***
В 1996 году было убито много русских семей. Занимались этим не только горожане, но и какие-то люди с гор, пришедшие в Город. Спивающаяся армия едва ль могла защитить себя, а уж русское население….
Пришли убивать тетю Валю, живущую в соседнем подъезде. По наговору соседей — чеченцев, решивших захватить ее квартиру с вещами. У пришедших боевиков была бумага с печатью, изображающей волка, подписью Басаева и надписью: «Враг чеченского народа».
Женщине и маленькому ребенку удалось спастись, а заступившийся за них мусульманин старик-ингуш, был загнан в свою квартиру, избит прикладами и через некоторое время он умер.
***
Во время августовских событий 1996 в наш подъезд залетел снаряд. Было затишье, и осторожность быстро улетучилась. И люди собрались у подъезда, обменивались новостями и горем. Вот тут-то и залетел второй снаряд.
Почти все они были убиты. Мать вышла с простыней в руках, чтобы перевязать раненых, и отдала ее кому-то из прибежавших на взрыв соседей. Пошла за второй. И в этот момент в подъезд влетел еще один снаряд. И все кто прибежал на помощь — погибли.
Я, в свои одиннадцать лет, выбиралась оттуда по щиколотку в крови. Чьи-то ноги (в обуви…) лежали отдельно от тел.
Ополченцы, молодые чеченские ребята, прикрывая уцелевших женщин и детей собой, вывели нас из зоны обстрела. Потом они отвезли нескольких раненых в больницу, и собрали им деньги на операции.
***
Два последующих года — школа без отопления, с выбитыми взрывной волной окнами. Вставлять нет смысла, поскольку снаряды – летают непрерывно…Снег на полу в классах, руки, мерзнущие даже в перчатках. И — арабская вязь в тетради…
Я продаю сок, жвачку, сигареты на центральном рынке Грозного — привыкаем к «рыночной» экономике. И к терактам: периодически на улицах города взрываются автобусы и машины.
Часто и на базаре что-то взрывалось. Но это уже привычно. Толпа разбегается после очередного взрыва, а потом смыкается в тех же местах.
Базар — единственный источник жизни. И — один из многих источников смерти.
***
Война озлобила людей, до первой войны – народы дружили. Во многих чеченских семьях были русскими или украинками – мамы и бабушки.
Наша семья — многонациональна. Нас – пугают, но не трогают. Я продолжаю писать Дневник… Смерть любимого деда, участника ВОВ, при обстреле больницы в 1994 году – быстро заставила меня повзрослеть.
Вторая война
В пригородных районах уже идут бои. Школа закрылась.
Базар единственное место в Грозном, где можно купить продукты или одежду.
На рынке мало чеченских мужчин. В основном: старики, женщины и дети.
Рынок настолько огромен, что в хороший базарный день там помещается несколько тысяч людей.
Я помогаю матери продавать газеты. Мы стоим на окраине рынка недалеко от Дома моды. Мы уже собираемся уходить. Вдруг все небо над нами озарилось ярким красно-оранжевым светом и прогремел сильный взрыв .
Через торговые точки мы побежали к стоящим рядом домам. Когда мы уже подбегали к ним, прогремел второй взрыв.
Понимаю, что это звучит странно, но я увидела большой, серебристый вертящийся осколок, летящий мне в голову. Я почувствовала, что есть только я и этот осколок, который, на самом деле — моя смерть. И я связана с ним, чем- то большим, чем то, что может произойти между людьми.
…Он пролетел совсем рядом с моим виском, и с шипением, высекая искры, врезался в кирпичную стену. В следующую секунду несколько менее сговорчивых осколков — попали мне в ноги. По инерции я пробежала еще немного и упала, увидев, что моя мама затаскивает в подъезд раненую чеченскую девушку, у которой осколок срезал ногу.
Меня перенесли в аптеку через двор, а маму перевели за руки — знакомые. Мама была ранена в бедро.
***
22 октября 1999 года, меня соседи привезли в 9-ю горбольницу. Врачи сказали «Нужен рентген, которого нет, так как свет — отключился». Зато в операционной был полосатый кот. Он терся об ножки стула и мурчал. В распахнутых дверях толпился народ — люди искали родных. Кот не обращал на них никакого внимания.
Врач очень устал, потому, что оперировали всю ночь, а свет все время — отключался. Многие скончались на операционном столе… «Как плохо, что света нет!» — жаловался он — от усталости его пошатывало.
Еще врач говорил, что не всех записали, что точное количество раненных и погибших — неизвестно.
В это время нас снимал молодой немецкий корреспондент в очках. Это именно он расспрашивал врачей о раненых. И меня спросил, страшно ли мне было?
***
Через несколько дней (с осколками в ногах), я, даже с тростью, еле могла передвигаться. Однако очень боялась отпустить маму, поэтому поковыляла с ней на рынок.
Я узнала, что очень многие из торгующих рядом с нами — погибли, хотя мы от падения ракеты были очень далеко. Примерно за три квартала.
Грозный, 2001 год. Полина Жеребцова в 16 лет
Погибла 15-летняя школьница от осколочных ранений, торговавшая с мамой шоколадными коробками и совсем молодой парень, помогающий сестре собирать товар. Это были наши ближайшие соседи по рынку. Погибла женщина, торговавшая капустой, беременная на 8-м месяце. У нее осталось 7 детей.
***
Шли бои. Мы не могли выехать из-за обстрелов. Автобусы с беженцами обстреливались тоже. Еда — заканчивалась. Начался голод. Вода в пожарном колодце – тоже заканчивалась. Ее пили, несмотря на то, что там плавала дохлая кошка. Стали топить черный от сгоревших домов снег и пить.
Большой осколок в правой ноге резал мякоть и двигался. Боли были чудовищными, но ни враче ни лекарств – не было.
Я в основном лежала или передвигалась с клюкой, как старушка. Смехота была, наверное, кому-то смотреть, как я дергаюсь, словно кукла Гуссе на невидимых резинках.
***
Автобусы с беженцами, которые пытались покинуть город – обстреливались. Места в автобусах – стоили дорого. Мирные люди разных национальностей оставшиеся в Грозном — страдали неимоверно.
Некоторые озлобились и ожесточились — воровали у соседей….
Это было невыносимо наблюдать.
Интервью подготовил Станислав Божко, автор книги «Время года – Война»
