Говорят — где тонко, там и рвется. Про то, что Восток – дело тонкое, знал даже Петруха со слов товарища Сухова. А уж про то, как там, на Востоке, рвется, и говорить нечего – дня не проходит, чтоб очередной взрыв не гремел на весь мир.
Написать роман о террористах – казалось бы – чего проще? Бери любую газету и переписывай. Они и выходят пачками, эти роман-газеты – на желтой газетной бумаге, в мягких обложках, карманным форматом. Однако данная книга в указанный ряд явно не вписывается. И виной тому – не формат, не переплет и даже не бумага (впрочем, тоже довольно скверная). Данный роман, на мой взгляд, относится совсем к иному ряду. Он вполне достоин стоять на одной полке рядом с томами Достоевского и Кэндзабуро Оэ.
Откуда такое странное, экзотическое соседство? Попытаюсь объяснить.
Идентификация Борна?
Помнится, был у раннего Виктора Пелевина рассказ «Верволки средней полосы», герой которого совершенно внезапно обрел вторую жизнь в позднем и, на мой взгляд, лучшем его романе «Священная книга оборотня». За прошедшие годы юный волчонок-оборотень Саша подрос и превратился в матерого волчару-оборотня в погонах – доблестного офицера ФСБ.
Нечто подобное приключилось и с героем раннего рассказа Ильдара Абузярова «Парусник Улисса». С тою разницей, что смуглый честный влюбленный мальчик Али к роману «ХУШ» нисколько не повзрослел (странным образом отстав в этом плане от своей возлюбленной), и офицером ФСБ не стал (видимо, там не очень нуждаются в инфантильных парнях, теряющих разум от несчастной любви).
Стал же он… ну, правильно, террористом, т. е. жизненную позицию занял прямо противоположную той, что отвел своему герою Пелевин.
Термины и обстоятельства
Итак, герои романа — террористы. Откуда в них эта странная тяга к насилию и одновременно – готовность к самопожертвованию? И что собой представляет терроризм, как явление?
Террористами принято считать Каракозова, народовольцев, Гаврило Принципа, но были ли террористами японские камикадзе? А Николай Гастелло? И можно ли считать таковым библейского Самсона?
Ответ вроде бы прост: Гастелло не был террористом, т. к. таранил танки, а не санитарные фургоны. И Самсон обрушил свод на головы врагов своего народа.
Однако и наши цареубийцы, и сербский патриот метили тоже не в частное лицо, но в руководителя враждебного государства (в случае с народовольцами – государства, враждебного по отношению к собственному народу).
Выходит, все зависит от точки зрения, и грань между подвигом и преступлением – не толще лезвия бритвы? Ведь для кого-то Зорге — разведчик, но для кого-то — шпион.
Вообразим себе некую страну, чье население сокращается такими темпами, что не снились и самой Маргарет Тэтчер, заявившей некогда, что число жителей СССР нужно уменьшить до 10 миллионов – больше, де, для обслуживания нефтегазовой трубы и не надо. В стране этой царят разруха, безработица, преступность, детская беспризорность, проституция и смертность, отсутствуют элементарные социальные гарантии, недоступна медицина и т. д.
При этом страна обладает богатейшими природными ресурсами, активно экспортируемыми, однако выручаемые средства распределяются среди весьма ограниченного круга лиц, на службе у которых состоит все государство. Этим людям также не нужны «излишки» населения, не задействованные в обслуживании трубы. Не нужны – и они их сокращают – методами перечисленными выше.
Здесь можно употребить термин и пожестче, чем государственный террор: геноцид. Но дело не в названии.
Вопрос в том, имеют ли право жители вымышленной нами страны на самозащиту?
Форма протеста и есть его суть?
В романе неоднократно подчеркивается социальная природа протеста героев. Абсолютно верно подчеркивается, но, на мой взгляд, неоправданно часто. Автор как будто не уверен, что так оно и есть на самом деле, или же не доверяет читателю, спешит представить готовые выводы вместо того, чтобы дать возможность придти к ним самостоятельно.
А читатель не дурак, он знает, что террор известен в истории с древних времен и является незаконным методом политической борьбы. Государственный террор – форма политических репрессий, применяемых властями к жителям своей страны.
Информационный террор используется политическими силами, чтобы манипулировать общественным мнением, продвигая свои интересы.
Против государственного террора и выступает в «ХУШе» группа молодых террористов, вознамерившихся захватить президентов на саммите, проходящем в Санкт-Петербурге.
Едва ль не первый он заговорил…
В своей рецензии «Ислам религия пассионарного взрыва или бесстрастного покоя» опубликованного в журнале «Четки» Анастасия Ежова пишет что роман «ХУШ» по сути, первый мусульманский роман в стране. «Книга Ильдара Абузярова – это исламский прорыв в пространство русской литературы, удачная попытка заговорить с ней об Исламе, выражаясь словами Пророка (да благословит Аллах его и род его), «на понятном ей языке».
Здесь я не согласен. На мой взгляд, автор слишком мало внимания уделил другим аспектам и подоплекам терроризма – психологическо-религиозным, считая терроризм, прежде всего, явление социальным.
Зато исторический экскурс по местам и временам боевой славы русского терроризма ему удался просто на диво. И тут я уже вступлю в спор с автором рецензии «Грех и заслуга Абузярова», будто вставные главы о дворнике Юсуфе выпадают из общего контекста. Не выпадают, но, напротив, связывают, скрепляют повествование, придают ему новый вес и смысл, делают более живым и достоверным.
Время читать романы
Что же до критиков, усмотревших в романе признаки рекламы терроризма, то они лишь подтвердили тот факт, что книга стоящая. Не те это господа, чтоб тратить свое лоббиподданническое красноречие на пустышку. Если же они искренне считают, что имеют дело с абсолютным злом, одно упоминание названия которого способно накликать беду, то грех плевать в их страусиные души, но все-таки скажу, как тому герою анекдота, что утверждал, будто нет такого слова на букву «ж»: как же так: ж… есть, а слова нет?
Да если б они на самом деле прочли роман, то, возможно, и сами бы поняли, что книга эта куда более контртеррористична, чем все спецоперации ФСБ вместе взятые. Мною не зря были упомянуты Оэ и Достоевский. Они – создатели «бесовской» литературы, и «ХУШ», на мой взгляд, имеет прямое отношение к данному направлению.
Сюда же, кстати, можно добавить «Мать» Горького и «Книгу Мануэля» Кортасара – разве не террористами были герои последней, похитившие некое официальное лицо, чтобы освободить из тюрьмы своих товарищей?
Наиболее замечательной составляющей книги является ее язык, который весьма поэтичен и самобытен. Роман «ХУШ» написан в яркой импрессионистской манере: от внешних признаков и впечатлений читателю предстоит совершить непростое путешествие вглубь, к сути предметов и явлений. Автор насыщает (если не сказать – перенасыщает) текст яркими, причудливыми образами – такого богатства, такого роскошества в современной отечественной прозе, признаться, вспомнить не могу.
Но иногда возникает ощущение, что автор, словно погнавшись за бархатным махаоном причудливого образа, невольно позабыл про основную задачу. Но это – от переизбытка сил, от широты души. Автор еще слишком молод, чтобы чахнуть над златом слов, экономить и припрятывать про запас метафоры и сравнения.
Ибо всему свое время…
Время писать романы-бомбы и время читать их…
