Румиса прибежала к нам под громкую стрельбу из пулеметов и автоматов. Заскочив в коридор, молодая женщина схватилась за сердце.
— Убили? — спросила моя мама.
— Нет! — выдохнула она и села на стул: — Плохо мне! Дайте валерьянки!
Мама налила ей стакан воды и накапала спасительных капель.
Румиса была нашей соседкой и жила через улицу. Дом, где проживала ее семья, состоящая из мужа Ибрагима и нескольких малышей, находился в частном секторе. Когда начались бои, Ибрагим, как и многие мужчины, ушел на войну.
Город Грозный был во власти огня и металла. В Чеченской республике бушевала Летняя война 1996-го года.
Румисе унывать было некогда: младшей дочке не исполнилось еще и года. Сыновья-дошкольники не боялись стрельбы, храбро выскакивали на улицу. Многодетная мать бегала под обстрелом то на колодец за водой, то в подвал, где прятались старики, и успевала шутить, что смерть ее не догонит. Как все женщины, она верила, что война скоро закончится и наступит мир.
А самолеты бросали бомбы, превращая в руины нашу жизнь.
Боевики мечтали сбить хотя бы один, чтобы отомстить.
***
— Не получится! — говорил им старик, проживающий в переулке: — Стреляя из автоматов, не достать «железную птицу»! Летает высоко!
— Получится! — спорили молодые парни: — Если встать рядом, прочитать молитву, а потом выстрелить, когда самолет пойдет на снижение, чтобы сбросить бомбы на город, мы пробьем пулями его обшивку, и он рухнет на землю!
— Я служил в советской армии… — объяснял старый чеченец, и его белая борода недовольно вздрагивала от каждого слова: — А вы — нет! Вы даже в школе не учились из-за войны. То, что вы говорите — чудеса. Не бывает такого!
— Бывает! Аллах нам помогает! — не уступали парни в военной форме, поглядывая на старика недружелюбно.
Война нарушает не только ритм жизни, она стирает законы, порядок: раньше чеченцы со стариками не спорили, а теперь могли даже убить в пылу спора.
Но на этот раз, обошлось. Старик, завершая беседу, махнул рукой, а парни с автоматами ушли.
Тетрадь смерти была открыта и самолеты, пойдя на новый круг, уничтожили пару домов недалеко от нас. Нам перепала взрывная волна, вырвавшая двери на верхних этажах.
Я, мама и соседи успели спрятаться в коридорной нише. Штукатурка осыпала нас, как февральская метель и, не смотря на августовскую жару, холод смерти присутствовал всюду. В этот момент я подумала, что мой двенадцатый день рождения мы вряд ли отметим.
— Хоть бы этот самолет разбился! — сказала бабушка Нина, наша старая соседка, перебивая слова молитвы «Отче Наш».
— Господь, смилуйся! — плакала ее подруга Стася.
— Валерьянки? — заботливо спрашивала моя мама, подавая прятавшимся у нас русским соседкам стакан с каплями. Я, обняв плюшевого мишку, лежала в углу и ждала окончания стрельбы. Ведь потом, можно было выбежать на улицу, где светило солнце и было много цветов.
К вечеру, действительно, наступило затишье. И в многолюдный двор из нескольких четырехэтажных домов и одного пятиэтажного, пришла новость: недалеко от Аэропорта сбили самолет!
Может быть, самолет сам рухнул, потеряв управление, а может быть, его действительно сбили: как и хвастались молодые парни в форме боевиков.
Наверняка, мирные жители не знали.
— Теперь нас не будут бомбить! — кричал мальчик Вася, показывая небу кулачок.
— Домой иди, а то нашлепаю! — ругал его дедушка, выглядывая из соседнего подъезда: он опасался внезапного обстрела.
Многонациональный двор гремел новостями. Женщины делились пышками, испеченными на костре, угощали вареньем детей.
Словно капли росы на тонкой паутинке собирала я слова взрослых.
Вначале говорили тихо. Затем громче. Каждый, собравшийся возле костра, где готовили пищу, старался пересказать эту историю по-своему.
— Когда попали в самолет, и он загорелся, летчик катапультировался… Есть такая кнопка!
— Летчика расстреляли в воздухе!
— Неправда! Его допросили, а потом убили!
— Я сам видел труп в сгоревшем остове самолета! — горячился какой-то мужчина с
зеленой лентой на голове. Зеленая лента была исписана арабскими буквами.
— Это был второй пилот! — перебивали очевидца.
Оказалось, что в самолетах, которые бомбили наш город, находилось чуть ли не волшебное кресло, способное спасти человека от смерти, если «железную птицу» подобьют.
Споры в нашем дворе в конце концов утихли и люди стали расходиться по квартирам, готовясь к новому дню войны: живые вспоминали убитых, похороненных в садах и огородах. Убитые ждали, когда их можно будет перенести на нормальные кладбища. Они не роптали в своих временных могилах.
***
— Я боюсь, что люди узнают! — плакала Румиса, обняв мою мать: — Нас всех расстреляют!
И меня, и мужа, и детей! Никто не простит!
— Бог с тобой! Все будет хорошо! — утешала мама соседку, разворачивая таблетку «Валидола».
— Понимаете, тетя Лена, — объясняла Румиса: — Ибрагим — командир отряда. Мы с русскими захватчиками воюем! А зимой 1995-го такая история приключилась: наши сбили самолет.
Летчик выжил. Сильно был ранен. Его хотели пристрелить, а мой брат не дал. Сказал, сам его добьет, когда допросит. Бросил в свою машину при всех. Никто ничего не понял. Даже Ибрагим! Как отъехали километров пять, брат сказал: «Помнишь Ивана, с которым я служил? Он еще меня от смерти спас. Это — он!».
Мой муж глянул на этого Ивана, а он без сознания. Привезли его к нам домой! Вы представляете?! За врагом ухаживать меня заставили! Кормить его! Лечить!
С января 1995 года Румиса ухаживала за тяжело раненным русским летчиком.
Ослушаться брата она не смела.
«Этот русский человек спас мне жизнь в армии, а теперь мой долг — вернуть его домой! Живым!» — сказал ей брат.
Шло время. Летчик выздоравливал. Но ходить не мог.
Светлые волосы и синие глаза выдавали в нем жителя средней полосы. Опасаясь, чтобы соседи не заподозрили, что чеченская семья укрывает у себя российского военного, волосы ему перекрасили басмой, а самому велели помалкивать.
— Ты немой! — учили его в семье Ибрагима, — Говорить не умеешь! Инвалид. Мычи, кивай головой «да» и «нет». И все! Не дай Аллах, догадаются, что ты по-чеченски не понимаешь! Зовут тебя «Рамзан»! Как будет момент, попробуем передать тебя твоим родным! В Россию! Мать увидишь! Обещаем! Только молчи, чтобы никто не донес!
Не зря арабская пословица гласит: «У стен есть уши». Разговоры о необычном больном распространились по нашему району. В момент летних августовских боев 1996 года, в частный дом, где была Румиса и дети, ворвались боевики с оружием. Это был один из пришлых полков, созданный сельскими жителями, спустившимися воевать в город.
— Где он?! — крикнул главарь Румисе.
Дети в страхе спрятались за ее юбку, а в комнате для гостей лежал Иван.
Брат Румисы и ее муж — отсутствовали.
— Кого вы ищите? — спросила женщина, всем своим видом показывая недоумение.
— Русского солдата! Где вы его прячете?!
— Русского?! — покраснела от возмущения Румиса: — Знаете, кто мой муж?!
— Знаем! Но все равно проверим, что за человек живет в вашем доме!
С этими словами вошедшие распахнули дверь и вошли в комнату.
Перепуганный Иван замычал, как и учил его Ибрагим.
— Не смейте его пугать! — закричала Румиса: — У него от взрывов помутился рассудок! Он инвалид! Он не понимает, что происходит! Это… это… Больной брат моего мужа!
Пришедшие слегка смутились, но предводитель отряда боевиков не поверил словам женщины. Взяв в руки Коран, который лежал на столе, он произнес:
— Готова ли ты поклясться, что говоришь правду?
— Я клянусь своими детьми! — закричала Румиса: — А теперь уходите! Как только придет муж, я все ему расскажу!
Младшая дочка, испугавшись громких возгласов начала плакать. Иван был ни жив, ни мертв с перепугу. Не ожидая от Румисы такой поддержки, он удивленно рассматривал чеченку, никогда не говорившую с ним, только приносившую еду, как велели ей муж и брат.
Боевики вышли.
Соседи, которые крутились неподалеку, разбежались. Пора было идти на колодец.
Оставив детей в подвале, Румиса принесла воды, после чего заскочила к нам и рассказала обо всем.
****
Когда, осенью 1996 года бои утихли, дети пошли в школу, и показалось на миг: жизнь в Чеченской республике налаживается, семья Ибрагима объявила во дворе, что повезет больного родственника на лечение в Ростовскую область. Мужчину по имени Рамзан, который не мог самостоятельно передвигаться, аккуратно посадили в машину и провезли через все военные посты, разбросанные по городу Грозному.
Обратно он не вернулся.
Полина Жеребцова, писатель-документалист.
