– Вас называют «странствующий писатель». И действительно, ваша творческая лаборатория поставлена на колеса – вы много путешествуете. А некоторые называют вас «странным писателем». Поскольку ваши маршруты не могут не удивлять. Например, вышедший осенью роман «Мутабор» вы начали писать в Киргизии в дни свержения Бакиева. А закончили уже в Египте, в тот самый момент, когда свергали Мубарака.
Вы специально стремитесь в места, где реально пишется история, где взрывается энергия масс, меняя политические системы?
– Как-то неловко начинать разговор с «себя любимого», но порой я стараюсь попасть в так называемые точки силы. Места, где меняется история — «здесь и сейчас». Совершается скачок или фрустрация времени и пространства. В таких точках происходят очень интересные явления. Вдруг будто кладовая небес открывается, и на тебя сыплются истории.
Ближний Восток сейчас, как мне кажется, и есть такой центр мира, где творится история и, возможно, начинается третья мировая война. Поэтому побывать там современнику и посмотреть на все своими глазами, прежде чем тебе запудрят мозги пропагандой, и прежде чем все будет разрушено и стерто в пыль, очень важно.
И если выбирать из двух определений, то мне ближе «странный». Потому что тот, кто постоянно бегает с места на место – старается убежать от себя и саморазрушения. Я же, наоборот, хочу оказаться в очаге разрушений.
Дан приказ ему – на Восток!
– Как считаете, революция создает человечество или она переламывает его? Для Востока баррикады на улицах тоже ступень развития, как и для Запада?
– Человечество создает революцию, чтобы переломить политическую ситуацию. Но иногда революция заходит так далеко, что начинает перемалывать самих людей.
Но без больших жертв больших рывков не бывает. Таковы общие для всех законы. Для Востока баррикады на улицах могут оказаться как ступенью вверх, так и ступенью вниз – к анархии и архаизации общества.
В любом случае, жертвы неизбежны. Даже если ты просто сидишь дома, и занимаешься своей семьей. Потому что, когда у тебя рождаются дети, ты уже жертвуешь собой, растворяя себя в их жизни и уступая им свое место. Если ты, конечно, хочешь чтобы твои дети, то есть следующее поколение, жили лучше тебя.
– «Мутабор» в переводе с латинского означает «я меняюсь, превращаюсь». Еще его можно трактовать как «волшебное слово, превращающее людей в животных».
– Мутабор — это магическое слово. В сказке Гауфа «Халиф-аист», злой волшебник, чтобы завладеть страной, подсунул порошок правителям. Когда те начали вести праздную жизнь в похоти и алчности, в коррупции и мздоимстве, то уже не смогли вернуть себе человеческое обличье.
Власть развращает, абсолютная власть приводит к дефекту личности. Страна, где происходит действие романа, я условно назвал ее «Кашевар», живет во многом за счет наркотрафика. Это устраивает развращенных правителей, для которых главное — удержать людей в узде.
Но и маленький человек, не облеченный властью, тоже легко теряет свое человеческое обличье из-за своей лености и бездействия. А тут еще его зомбируют с экранов. Призывают хохотать с утра до ночи над пошлыми шутками. То есть тоже подсыпают порошок и произносят заклинания!
Мы уже давно живем в стране дураков по принципу: «Я начальник, ты дурак». И таким начальникам выгодно иметь в подчиненных дураков, чтобы те их не подсидели. А власти выгодно иметь необразованное население, которое никогда само не замахнется на власть и не попросит подвинуться. Получается замкнутый круг.
– Мутабор — это стадное движение? Оно необратимо? Можно ли остановить это горькое возвращение человечества в дикость?
– Возвращение человека в дикость остановить нельзя, потому что человек и не выходил из состояния дикости.
«Мутабор» — это слово, которое произносит скучающий эгоист и индивидуалист, поэтому вроде о стадном движении речи нет. Но это только на первый взгляд. Потому что даже эгоисты однажды тоже сбиваются в кучу. Сбиваются, чтобы избавить себя от скуки, лени, мелкой тоски, расстройства психики, инертности бытия. Так цветные революции становятся легким наркотиком, к которому легко привыкаешь.
А потом уже становится тяжелее. Потом наступает кризис. А в критических ситуациях люди сбиваются в стаи, чтобы противостоять страху. Толпа избавляет человека от страха чего-то нового непредсказуемого и ужасного. От страха смерти, например. За революцией следует реакция, гражданская война или новая, более кровавая революция.
– В романе «Мутабор» вы «посылаете» европейца на Восток, чтобы он прошел изнурительный путь так называемого «суфия». Вы уверены, что «…путь к процветанию этой земли найдет иностранец, прошедший путь суфия наоборот. От человека цивилизованного… до полного ничтожества…от человека, полностью поборовшего свои низменные инстинкты».
Это развитие темы – нет пророка в родном отечестве? Или некая аналогия с восточным человеком Христосом, который указал путь процветания Западу? И не окажется ли этот человек неким Лениным, тоже указавшим путь? И кто снимается в этой роли личности, которая сыграет роль в истории?
– Настоящий пророк никогда своим отечеством не ограничивается.
Один из признаков настоящего пророка в том, что его учение охватывает целые этносы, к которым он сам не принадлежит.
А Ленин, от которого теперь принято шарахаться, не пророк, а прагматик и великий политический деятель. И надо сказать, выдающийся политический авантюрист (а каждый политик — авантюрист) в истории явление куда более редкое, чем пророк. Поэтому вероятность повторения сценария стремится к нулю. Но сам проект СССР вызвал колоссальные позитивные изменения во всем мире.
Надо ли плыть в революцию дальше?
– Вы иногда напоминаете журналиста, ведущего репортаж из пламени революций, где кипит котел истории. Вы, например, написали совершенно потрясающую фразу: «люди сходят с ума, но в тоже время они прекрасны – в этот миг обретения свободы».
Сойти с ума — это шаг к прекрасному? Но ведь миг обретения свободы проходит, и устанавливается новый режим неволи.
– Я написал «в тоже время», — а это подразумевает, что одно другому не мешает. Прекрасны героизм и самопожертвование, но и им нередко сопутствует безумие. Обретение свободы, по-хорошему, должно заканчиваться установлением правопорядка, а не «режима неволи». Свобода возможна в рамках закона, в противном случае это анархия.
– Верно ли, что революция всегда пожирает своих детей?
– Не все революции так кровожадны, бывают и бескровные. И потом, скорее, дети революционеров пожирают своих родителей. Или внуки. Вспомним Аркадия и Егора Гайдара. Революция — это духовный акт. А пожирание связано с плотским. Здесь я имею в виду не цветные псевдо-революции, а настоящие революции, достижения и завоевания которых проедают дети и внуки.
– А что страшнее – сойти с ума или сойти с души?
— Сойти с ума страшнее для эгоиста, потому что с души как сошел, так можно к ней и вернуться, а вот возвратить себе здравый разум – это затруднительно. Но мы подразумеваем, что человек, сошедший с ума, делает зло не по своей воле, а потому что он не понимает, что делает, не различает добро и зло. А человек, отказывающийся от своей души – делает выбор сознательно. И это, конечно, страшнее.
Кстати, тот же Вильгельм Гауф умирает в 25 лет от брюшного тифа. В то время он как раз работал над романом «мемуары Сатаны». Что для него было лучше умереть или дописать роман? Выбор пусть делает каждый сам за себя.
– Есть такая формула совершенства — «начни с себя». (Хочешь, чтобы изменился мир, чтобы изменилась страна, – начни с себя).
А на ваш взгляд, что важнее, – борьба с самим собой или же с врагами по ту сторону баррикады?
– Эта дилемма уводит нас далеко в сторону. На самом деле, важно и то, и то. Одно без другого невозможно. Мы должны работать и над своей душой, и над преображением мира. Поле битвы с врагом — и собственная душа, и весь мир.
Можно долго заниматься самосовершенствованием в закрытой комнате, а потом выйти на улицу и обнаружить, что окружающие стали слишком несовершенными для тебя. К тому же, самосовершенствование вдали от людей быстро превращается в самолюбование.
Этим грешат многие самосовершенствующиеся: они практикуют самолюбование, при этом демонстрируют снобизм по отношению к народу, употребляют словечки вроде «совок», «быдло», что недопустимо для воспитанного человека. С другой стороны бегать с утра до ночи по улицам и кричать о несправедливости в то время как твои дети не умыты, не накормлены, не уложены спать, это, знаете ли, тоже не очень чистоплотно. Не случайно в исламе борьба с самим собой, со своими пороками, с гнилью и грязью внутри себя считается Большим джихадом, а борьба с внешним врагом — малым джихадом.
Напугай и властвуй?
– Чем вы можете объяснить рост межнациональной и межконфессиональной напряженности в обществе? Верите ли, что когда-нибудь люди научатся понимать друг друга?
Как понимать, что один и тот же Бог создает христианскую цивилизацию и цивилизацию исламскую, и одна является благом, а другая несет в себе угрозы?
– Рост напряженности в обществе объясним объективными историческими процессами. Идея о том, что все люди вдруг начнут друг друга понимать, кажется утопичной. Пост-христианская цивилизация несет для исламской не меньшую угрозу (а может быть, с учетом военного и экономического перевеса Запада – и большую), чем исламская — для христианской.
И не просите меня отвечать за Бога – у меня не получится.
– Один замечательный писатель озвучил мысль: «русский – значит православный». Какое определение современного «русского» могли бы дать в свою очередь вы? И следует ли каждому этносу создавать свою религию?
– После семидесяти лет советской власти уже нельзя сказать, что русский – значит православный. Да и в 1917 году не все русские были православными – иначе не случилась бы революция.
Русский — это тот, кто себя считает таковым. У меня много знакомых русских мусульман и католиков. Не говоря уже об атеистах. Что им, отказаться от своего этнического происхождения? Ситуация, когда каждый этнос имеет свою собственную религию, именуется язычеством. Великие религии, христианство, ислам, буддизм, всегда межэтничны.
– Каково у вас отношение к лозунгу «Россия для русских»? Это станет свободой для всех или горем для всех? Важнее единство этническое или этическое?
– Сегодня лозунг «Россия для русских» читается как «Их слишком много, они слишком шумные (опасные), не русские. И давайте, поскорее, их отделим». И этот лозунг порожден испугом, в нем звучит мотив саморазрушения, он несет угрозу для российской государственной целостности. Если человек что-то очень боится потерять – он обязательно это потеряет.
– Сегодня многие публицисты и политики говорят об ущемлении «прав русского народа в собственной стране». В чем это проявляется? Вы согласны с этим мнением? А чьи еще права ущемляются?
– Тема ущемления прав русского народа эксплуатируется националистами, чтобы зародить в душе русского человека обиду и таким образом спровоцировать его агрессивную реакцию.
Это как в общественном транспорте, когда тебя случайно кто-то задел, а ты в ответ бьешь кулаком в лицо. И не важно, что тебе лишь слегка на ногу наступили, — ведь ты уже копил внутри себя агрессию, а дальше – был бы повод. Повод на миг почувствовать себя обиженным, ущемленным. Обида как бы оправдывает агрессию, в сознании агрессора делает проявление насилия справедливым.
А в России ущемляются права абсолютно всех, и русские здесь не исключение.
Были мы самой читающей страной, а стали – считающей….
– Во времена СССР в стране был настоящий книжный бум, люди любили читать. Но из читающей страны мы превратились в считающую. Сегодня многие писатели жалуются, что в стране отсутствует пропаганда чтения, сместилась жанровая парадигма (развлекательное чтиво сместило нашу классику). Как с этим бороться?
– По статистике, интерес к книгам проявляют только 30% россиян. Здесь сказывается и отсутствие господдержки и популяризации чтения. Но проблема не только в отсутствии пропаганды, а вообще в системе – экономической, ценностной.
В центре каждой культуры стоит один вопрос: «Что есть человек?».
Наша культура теперь ориентирована совсем на другого человека, для которого чтение не является необходимой привычкой, ценностью, тем занятием, на которое он готов потратить труд и время. Человек должен не размышлять и изобретать, а потреблять.
У не читающей страны нет будущего. Пока богатые «папики» ставят на ключевые должности своих отпрысков и любовниц, пока положение в обществе по преимуществу достигается через связи, ситуацию не изменить. У нас сложилось и функционирует общество кухарок, дорвавшихся до рычагов власти — и в государстве, и в негосударственном секторе. Не случайно в этой связи часто можно услышать вопрос-лозунг «Если ты такой умный, то почему такой бедный?».
Люди, оправдывающие себя этим крылатым выражением, не понимают, что существуют разные виды интеллекта. Что кто-то умеет хорошо делать одно, кто-то другое. Кто-то хорошо торгует, кто-то учит детей. Нет абсолютных умных и дураков. Но важно, чтобы на ключевых руководящих постах сидели профессионалы. А не как у нас в правительстве, когда одни и те же люди тасуются как колодочная карта. Сегодня ты губернатор, завтра министр обороны, после завтра министр ЖКХ.
– Многие писатели говорят о преднамеренном понижении уровня культуры, и, судя по программам ТВ, с этим трудно не согласиться. Кто играет на этом понижении? Кому выгоден этот «культурный голод»?
– Культурный голод выгоден, прежде всего, власти, которая живет с ощущением временщика, поэтому не вкладывается в длинные проекты (а значительные культурные проекты всегда длинные), не проявляет интереса к созидательной деятельности, в том числе, в области культуры.
По большому счету, такой власти интеллигентская прослойка между ней и массами не нужна. Власть воздействует на массы грубо и непосредственно – через ТВ. И если не душит культуру, то, во всяком случае, не препятствует ее медленному умиранию.
