— Роман, что скажете о такой вот интеллектуальной загадке. На днях было опубликовано следующее. Цитирую: «Рассчитываемый Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) индекс удовлетворенности жизнью вырос в ноябре 2012г. с 58 до 62 пунктов. Это означает, что подавляющее большинство россиян сейчас, более или менее, удовлетворены жизнью, которую ведут». Но если почитать произведения Сенчина, то мы увидим иную картину: люди страдают, они не востребованы, они болеют и умирают. Их насилуют интеллектуально и физически. У вас, кажется, нет ни одного произведения, в котором был бы «хеппи-энд». Вы с ВЦИОМом проживаете в разных государствах?
— Я не думаю, что ВЦИОМ врет. Скорее всего, чувство удовлетворенности жизнью действительно потихоньку растет.
А что людям остается? В конце прошлого года был всплеск раздражения, но всплеск не может быть долгим. Многие заставляют себя быть удовлетворенными, даже счастливыми. Все-таки, это единственная их жизнь – первая и последняя. И в «нулевые» жилось все-таки лучше, чем в 90-е. По крайней мере, бытово…
В моих текстах люди действительно в основном страдают, ощущают свою ненужность, некоторые болеют, иногда умирают или погибают. Но литература и должна, по-моему, изучать темные стороны жизни. В общем-то, вся русская литература, за несколькими исключениями, это цепь произведений о страданиях. Я особо краски сгущать не стремлюсь. И даже в «Елтышевых», которых многие читатели считают беспросветнейшей книгой, некоторые страшные факты из реальности не включил в текст. Бумага, что называется, не приняла.
— Недавно фонд Карнеги опубликовал доклад, в котором было сказано о трех государствах, существующих в России. А на ваш взгляд, сколько их существует в России? И хоть в каком-то из этих государств есть нормальное отношение к человеку?
— Ну, там речь, как мне показалось, не о трех государствах, а о трех группах населения. Кто-то консерватор, кто-то принадлежит к пробудившемуся среднему классу, кто-то – мусульманин, а ислам, более молодая, по сравнению с христианством религия, сегодня очень, скажем так, активен. Христианство тоже было очень активно лет пятьсот назад – стремилось сделать весь мир христианским…
Россия огромная и разная. Я согласен, что Москва с остальной страной имеет мало общего. Здесь всё обострено, доведено до предела и шаржа, но нечто важное и отмирает. Это важное, наверное, — ощущение настоящей жизни за территорией Москвы. Люди, попадающие в Москву, оказываются в другом каком-то измерении. Поездки за пределы этого измерения для многих экстрим… Я, к сожалению, за пятнадцать лет в Москве тоже этим заражен, хотя и пытаюсь сопротивляться.
Вообще, мне кажется, большие города, это что-то нездоровое, и люди в них нездоровые. Особенно опасно, когда главный мегаполис и столица – в одном месте. Недаром некоторые страны, стремящиеся оздоровить общество, переносят столицы на новые места…. У нас же чуть ли не десятая часть населения сосредоточена в Москве и ее окрестностях. Это ужасно.
Где лучше, где хуже, судить не берусь. Знаю, что мелким бизнесом заниматься в провинции часто легче, чем в мегаполисах, вообще отношение там более человечное. Я довольно много езжу по России, но все-таки вижу ее поверхностно, поэтому рассуждать о разных гранях нашей страны не буду.
— Говорят, что как-то на стол Брежневу положили аналитическую записку, в которой говорилось, что повальное увлечение высшим образованием грозит катастрофой режиму. И что для нормализации будущего надо чуть усложнить процесс поступления в ВУЗы, сделать их не общедоступными. Но Брежнев, якобы, отверг это предложение. Сегодня в России некоторые специалисты говорят о сознательном понижении качества образования. Это попытка повысить безопасность системы (темными легче управлять), недопонимание роли образования или просто глупость?
— Я помню, как, еще в советское время, подростков пугали ПТУ. Естественно, туда мало кто стремился. Плюс армия для парней. А про армию в конце 80-х писали в основном в связи с дедовщиной. Почти все стремились поступить в институт…
После школы я поехал в Ленинград, поступил в строительное училище. Были такие десятимесячные курсы для тех, кто окончил среднюю школу. Ехал учиться на мозаичника, но оказалось, что есть места по специальности «штукатур-облицовщик-плиточник». Особого желания быть им не возникло. Занятия почти не посещал, а через несколько месяцев попал в армию…. После нее учился в пединституте, в училище культуры, а уже в 24 года поступил в Литинститут. Причем в приемной комиссии у меня выясняли, имею ли я уже высшее образование. В итоге поверили, что не имею, и я получил возможность учиться бесплатно…
Наверное, некое здравое зерно есть в том, что у нас очень много вузов, и они выпускают слишком много специалистов (хотя специалист, это зачастую громкое определение), которым сложно устроиться по специальности. Может быть, стоит по-настоящему пропагандировать рабочие специальности, изменить общественное мнение, что человек без вузовского диплома – человек второго сорта. И то, что человек, окончивший колледж или училище – темнее того, кто окончил вуз, это предрассудок. В жизни нередко бывает иначе.
— Главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей утверждает, что идет не только понижение уровня образованности страны, печальнее, что падает уровень морали. О чем свидетельствует уровень коррупции, с которой мы решили вдруг бороться. И формулирует – коррупция это налог на плохую мораль. Кстати, налог ого-ого. Только на госзакупках в год, (слова, между прочим, Медведева) расхищается 1 триллион рублей. Что скажете?
— Мораль, нравственность, это понятия отвлеченные. Деньги в нашем обществе – самое главное. Бабло. К тому же система устроена так, и устраивали ее в начале 90-х, что не воровать или не быть хотя бы невольным соучастником всяческого воровства, невозможно.
В экономике все так запутано, умышленно, что создается уверенность: все сделано для того, чтобы разнообразным ворам было легче воровать, а честные окружены таким количеством ловушек, что не наступить на них невозможно.
Нужно ломать систему, которую создали Чубайс и Гайдар (а они разрабатывали ее еще в пору глухого застоя), и возвращаться к социализму. Тем более де-факто социализм существует в большинстве стран.
— Есть у нас привычка делить население на поколения. А вам какое поколение было лучшим в России? И как вам нравится поколение, которое идет за вами?
— Естественно, поколения играют огромную роль в жизни общества. Люди одного времени всегда лучше понимают друг друга, даже если они разделяются на непримиримые группы, как случилось, например, с шестидесятниками. Там были и диссиденты, и новые монархисты, и последние настоящие коммунисты, но тем не менее это люди одной эпохи, и в крайностях они сходились…
Про лучшее поколение судить не берусь. Жил бы я лет двести, мог бы обозреть их. Но мне симпатичны те, кто в 40 – 60-е годы позапрошлого века пытался бескровно убрать самодержавие. К сожалению, цари видели в них врагов, и в итоге это привело к революциям и гражданской войне. Невозможно не уважать Марию Спиридонову и молодежь ее поколения – они шли на смерть, пытаясь добиться справедливости, наказывая тех, кто отдавал приказы убивать и карать голодных, униженных и оскорбленных….
Но это всё история. А что касается сегодняшнего дня, то мне симпатично поколение нынешних двадцатилетних. За этот год особенно я увидел, сколько образованных, умных и разумных людей среди них. И это не эгоисты, не индивидуалисты. Они действительно хотят для России лучшей доли, причем не абстрактно – многие из них знают, как устроена экономика и политика в Европе, и лучшее они хотят перенести к нам.
Не знаю, что будет с ними через несколько лет – взросление, как правило, портит человека.
— Вы периодически участвуете в протестных мероприятиях. Думаете в стране еще можно что-то исправить? Или это как у Шуры Балаганова – машинально?
— Ну, машинально отправляться на шествия и митинги не получается. Всегда сомневаешься, борешься с ленью, которая тянет к телевизору или компьютеру, случается, приходится и музу отгонять, бывает, и страшно становится идти туда, где вполне реально попасть в автозак или получить дубинкой по мозгам.
После 10 декабря прошлого года, когда людей – эти несколько десятков тысяч – увели с площади Революции на Болотную, особого чувства, что можно что-то исправить, нет. Тогда был шанс, стоя на площади Революции и рядом с ней (а территория эта огромна), добиться того, чтобы власть услышала требования людей. Даже разгон этой массы испугал бы власть. А так – легкое щекотание.
Сегодня мы наблюдаем так называемую борьбу с коррупцией. А, по-моему, это блеф. Ясно, что такие же схемы существуют повсюду, и нужно менять все, а здесь выхватывают мелочь и демонстрируют, как каких-то монстров. Монстры в других креслах.
Теоретически, в некой перспективе изменения возможны. Но для этого нужно проснуться не ста тысячам человек в той же Москве, а двум-трем миллионам. Пока же абсолютное большинство людей довольны, что у них есть хлеб с маслом, и они не хотят задуматься о том, что однажды это может закончиться.
А если посмотреть, как грабят Россию в последние двадцать лет, то хлеба с маслом надолго не хватит.
