О каспийском теракте вспоминают в республике все реже. Особенно власти. До сих пор ведь достоверно не установлены ни заказчики, ни исполнители теракта. Судебных процессов было много, но их итог практически нулевой. Правда, во всем обвинили Раппани Халилова (сам он свою вину не признал).
Но о трагедии не забывают. Каким вошел в память тот черный день? Рассказывает Лейла Гамзатова, журналист:
— Это был первый в истории Каспийска военный парад. Только демонстрации трудящихся. А тут такое… Словом, именно из-за парада на площади собралось много горожан. С детьми. Все было как в кинохронике – строем идут солдаты, а рядом бегут мальчишки и девчонки. Сотни детей. Это не могли не видеть те…. Ведь взрывное устройство было радиоуправляемое.
Военные шли, звучала песня «День Победы». Знаете, многие больше эту песню слушать не могут. Меня от первых же аккордов охватывает паника. Страх какой-то, мне кажется, что вот на этой строчке опять взорвется мир.
Когда был тот взрыв, я ничего не слышала. Понимаете, стояла и ни-че-го не слышала. На видео-то потом видела, какой хаос начался – крики, беготня, кровь.
А тогда меня там просто не было…
Солдат
Меня привели в чувство крики одного солдата. Он оказался в эпицентре взрыва, но был живой. Он молил о помощи. Подбегаю к нему, кладу сумку под голову. А у него лицо…. Ну, как это объяснить? Лицо — как будто спина ежика. Гвозди, арматура и еще что-то металлическое торчит.
Я плачу и вытаскиваю все это, и смотрю, что вокруг происходит. Жду нового взрыва? Передо мной пронесли кого-то без рук, вокруг лужи крови. Из кучи тел потянули кого-то за руки, вытащили, а там нижней части нет совсем. У меня началась истерика – кричу, плачу. А солдат… Он успокаивает меня!
К нам подбегают люди, поднимают этого солдата, уносят. А у него обувь осталась. Я хватаю ее и… тут же отбрасываю ее в ужасе – в ней его стопа.
Мальчик
Подъехали «скорые», разные машины и стали грузить пострадавших. Я запрыгнула в одну из машин и поехала с раненными в больницу. У больницы выскакиваю, вижу, что у «Газели» молоденькая медсестра рыдает: «Я не могу туда зайти». Ей приказали проверить, кто в салоне живой. Неожиданно для себя заскакиваю в салон….
Много тел. Щупаю пульс у всех попавшихся рук…. Там был мальчик маленький. По лицу уже было видно, что мертв. Щупаю пульс – да, мертв. Никак не могу ему закрыть глаза. Этот мальчик мне потом долго не давал покоя.
Вот есть у нас в Каспийске общеизвестный дурачок. Все его знают, любят. Его можно встретить где угодно. И на параде он был. Его как погибшего закинули в багажник. А оказалось потом, что он — живой. И я вот постоянно думаю, а что если тот мальчик тоже был живой? Что если, я ему неправильно пульс проверила?!
Он часто мне снится. Живым.
Одна минута…
В больнице не протолкнуться. Не хватает мест для раненых, оборудования, персонала. Всех не пострадавших выгоняют за ворота больницы. Меня, как журналистку, оставили. Я бегаю к воротам, оттуда в палаты и обратно. Родственники раненных называют мне фамилии, и я ищу их – живые они или уже скончались.
В одной палате лежит солдат раненный. Фамилию не припомню. Просит найти его брата. Нашла его у ворот, обрадовала – жив твой брат. Бегу от ворот с какой-то просьбой к тому солдату, а его в палате уже нет. Медсестра мне говорит, что он умер.
Минуту назад…
Мамы и бабушки
В одной из палат нахожу маму. Ее тоже привезли на скорой. Ранений у нее не было, да и не должно было быть. Она ведь дома сидела. А как услышала взрыв – побежала искать меня. На площади ей стало плохо, давление подскочило. И она лежит в палате, никто к ней не подходит.
Знаете, в больнице в первую очередь помогали тем, кто был в крови, кто кричал. Но были и те, которые умерли от повышенного давления. Помню отчетливо одну бабульку. На парад он пришла с 4-летней внучкой. Внучку сильно ранило, а бабушку не очень – пустячная рана. И вот в больнице вокруг этой девочки скопились родственники, на бабушку, которая сидит на стуле рядом, внимания не обращают. Ну, это и понятно, наверно. И она – умерла. Инсульт вроде бы.
Маму я вывожу из больницы. Боюсь, что станет хуже. Рядом с ней лежит солдатик молодой без ног, в крови. Кричит «Я не хочу умирать!» Маме от всего этого еще хуже. Выхожу с ней в коридор – там трупы, люди над ними плачут.
Закрываю рукой маме глаза. Кафель в крови, и идти очень скользко.
