Декабрьские волнения в Москве и Петербурге стали своего рода «долгожданной неожиданностью». Когда событие, неизбежность которого очевидна, наступает так поздно, невольно начинаешь сомневаться, что оно пришло. Рациональный анализ говорил о том, что социальный кризис неминуемо приведет к политическим последствиям, но повседневный опыт ежеминутно убеждал в обратном. Терпение и равнодушие российского обывателя казались совершенно беспредельными, а главное, общество, где разрушены минимальные структуры и представления о солидарности (не только классовой, но и просто человеческой), казалось неспособным ни на какие коллективные действия.
Даже если эти действия были абсолютно необходимы для выживания самого же этого общества.
Плюшевая революция
В декабре объективные процессы, наконец, перебороли «субъективные факторы» и движение началось. Правда, как-то криво, косо, бестолково. Русский бунт декабря 2011 года ни капельки не был беспощадным, но вот бессмысленным был точно.
Выборы в Думу никак нельзя назвать серьезным поводом для протеста, даже если они и были грубо подтасованы: ведь парламент ничего не решает, являясь совершенно декоративным органом. Люди, прекрасно сознают, что им предоставили выбор между правительственными ворами и их сообщниками — жуликами, не слишком убедительно изображающими из себя оппозицию. Сомнительно, что они возмутились несправедливостью выборов, — какое тут негодование, когда воры обкрадывают жуликов?
На самом деле, конечно, ничего подобного не было, поскольку все участники избирательного фарса с самого начала находились в сговоре. И совершенно не удивительно, что думские партии отказались поддержать уличный протест, хотя, будь они настоящими политическими организациями, а не подставными, то сами бы должны были эти выступления возглавить. Наиболее точно суть произошедшего выразил плакат, появившийся на Болотной площади во время митинга 10 декабря: «Я не голосовал за этих сволочей! Я голосовал за других сволочей! Требую пересчета голосов».
Митинг на Болотной площади, (прошедший под бдительным надзором не столько полиции, растерявшейся от стотысячной толпы, сколько либеральных политиков, обиженных Кремлем), показал, что в России тоже есть множество людей, которые готовы протестовать. Только делать это они совершенно не умеют. Бессмысленность происходящего здесь достигла апогея, поскольку огромная толпа, собравшая фашистов и антифашистов, либералов и социалистов, коммунистов и антикоммунистов, простояв на площади несколько часов, толком даже не услышала, что ей говорят. Со звукоусилением было неважно, а речи оказались настолько однообразными, что ради них продираться к трибуне, рискуя потерять ноги или пуговицы, не было никакого смысла. Публика расходилась по домам умиленная собственной гражданской смелостью, но несколько сконфуженная.
В тот же день участники протеста в Апатитах, чтобы не мерзнуть на морозе, выставили вместо себя на площади плюшевые игрушки с антиправительственными плакатами. Полиция была в растерянности. Фотографы в восторге. Сами того, возможно, не осознавая, организаторы этой акции в полной мере выразили всю сущность декабрьских событий — протест оказался плюшевым.
Карикатура южных зим…
Сравнивая Москву с Каиром, невольно вспоминаешь Пушкина: ах, наше северное лето, карикатура южных зим…
На фоне грандиозных потрясений «арабской весны» и мощных социальных протестов, организованных гражданским обществом на Западе, начало новой российской революции выглядит не слишком впечатляющим. Хотя, с другой стороны, какие выборы, такой и протест. Общество пробудилось, что уже само по себе является немалым достижением.
Официальная пропаганда, со своей стороны, продолжает расписывать ужасы революции, пытаясь внушить публике мысль о вредности и опасности свободных выборов. Участие 80 партий в избирательной кампании в Тунисе было представлено не как пример исключительной гражданской свободы, а как доказательство хаоса, царящего на Ближнем Востоке. Действительно, безобразие — кого хотят, того и выбирают!
Ещё более популярной темой стало «торжество исламизма». Комментаторы наперебой пугают слушателей приходом к власти «экстремистских партий» в Тунисе и Египте: мол, теперь там начнется страшное — российским мужчинам на отдыхе запретят пить водку, а дамам загорать в бикини.
На самом деле «Братья-мусульмане», победившие в обеих странах, отнюдь не являются радикалами. И «Ан-Нахда» в Тунисе, и Партия свободы и справедливости в Египте ориентируются на Турцию, где исламисты находятся у власти уже не первый год. Но за это время российские мужчины в Анталии не стали меньше пить, а женщины скромнее загорать.
Переход к демократии в арабских странах действительно полон драматизма, только эта драма не имеет ничего общего с теми цинично-наивными представлениями, которые распространяет российская пропаганда (как правительственная, так и оппозиционная). Умеренные исламисты отличаются от прежней власти не тем, что хотят одеть всех женщин в хиджаб, запретить спиртное и отрубать руку ворам (последнее, впрочем, в России встретили бы одобрительно).
Умеренность и радикальность
Если режимы Бен Али и Мубарака ориентировались на Соединенные Штаты, то новые арабские правительства будут меньше оглядываться на Вашингтон и стремиться создать региональный политико-экономический блок с Турцией, стараясь одновременно развивать отношения с Европой. Они готовы больше внимания уделять внутреннему рынку и более серьезно относиться к региональной интеграции. Если прежде у власти были «эффективные менеджеры», представляющие иностранные компании (та самая «компрадорская буржуазия»), то теперь национальная буржуазия берет реванш и требует уважения власти, одновременно стараясь заручиться поддержкой широких слоев населения, интересы которых диктаторы игнорировали.
Примерно такие же процессы мы наблюдали в Турции, где с приходом исламистов во власть окончательно был подорван многолетний контроль военных над экономикой и политическим процессом. Проблема в том, что эти, безусловно, позитивные перемены могут оказаться недостаточными в условиях мирового экономического кризиса. К тому же в Турции (как, впрочем, и в Тунисе) были давно решены многие проблемы, до сих пор не решенные в Египте, где значительная часть населения безграмотна, где люди по-прежнему живут в нищете и трущобах, где местное производство подорвано китайской конкуренцией.
Экономическая программа победителей пока не сильно отличается от той, что осуществлялась старым режимом, а потому совершенно очевидно, что конфликты будут нарастать. Египет нуждается не только в умеренных мерах по укреплению внутреннего рынка, но и в серьезном перераспределении доходов, в огромном объеме государственных инвестиций, направленных на развитие собственного производства и создание рабочих мест. И в настоящей культурной революции, сопоставимой с тем, что устроили большевики в России и режим Ататюрка в Турции, когда в огромной стране безграмотность удалось искоренить в течение одного поколения.
На столь радикальные меры «Братья-мусульмане» пойти явно не готовы. Их проблема не в том, что они слишком радикальны, а, наоборот, в том, что на самом деле это — очень умеренная партия.
Кто там шагает с левой?
Революционный процесс, между тем, будет развиваться. Кого он поднимет наверх в своей следующей стадии? Своего часа ждут «салафиты» — действительно радикальные исламисты, враждебно настроенные к христианам и светской культуре. Вот эти действительно, если что, запретят алкоголь и бикини!
Что касается либералов и левых в Египте, то они растеряны и дезориентированы. Революция явно не будет плюшевой, а потому требуются решительные шаги и ответственные лидеры, которых ни у тех, ни у других пока нет. Левые очень серьезно обсуждают экономические реформы, но оказываются неспособными к политической организации — большинство египетских левых партий оказались за бортом выборов, поскольку не смогли вовремя завершить регистрационные процессы (многократно облегченные по сравнению со временами Мубарака).
Вступив в блок с либералами ради прохождения в новый парламент, левые лишили себя главного преимущества — возможности продемонстрировать обществу свою социально-экономическую программу и мобилизовать на этой основе собственную массовую базу.
Радикализм становится привлекателен в революционную эпоху, но далеко не всякий радикализм дает ответы на реальные общественные запросы и отвечает потребностям масс. У салафитов нет внятной экономической программы, а у левых нет собственной организации. Первые агрессивны и сильны, но этим отпугивают значительную часть населения. Вторые организационно слабы и лишены политической инициативы. В такой ситуации «Братья-мусульмане» остаются доминирующей силой, господству которой ничто пока не грозит.
Париж стоит, потому что пала Бастилия
Однако в революционную эпоху события развиваются быстро, новые лидеры появляются как бы ниоткуда и перемены сами порождают перемены. Кто знал, например, Максимилиана Робеспьера во Франции в 1789 году, когда возмущенная толпа штурмовала Бастилию? Арабские мараты и робеспьеры, подобно своим французским предшественникам, пока ещё только пишут статьи в малотиражных газетах (и пропагандируют свои взгляды в Интернете). Но развитие кризиса поднимет их на поверхность политической жизни.
Что же касается России, то мы свою Бастилию пока ещё не штурмуем. Мы гуляем вокруг нее с цветочками, ленточками и шариками, умиляясь собственной интеллигентности и массовости, а либеральные публицисты испуганно льстят этой массе, называя её то народом, то гражданским обществом. Хотя ни тем, ни другим посетители российских митингов (в отличие от египетских) не являются.
Народ это не десятки тысяч, а миллионы, не одна лишь столица, а вся страна. Гражданское общество структурировано, организовано и выдвигает своих лидеров снизу, не слишком доверяя речам, льющимся сверху. На наших глазах «политическая нация» и «гражданское общество» рождаются в арабских странах.
Нам остается только брать с них пример, используя наше отставание для того, чтобы не повторять их ошибки.
Борис Кагарлицкий, Директор Института глобализации и социальных движений, кандидат политических наук, социолог.
