…Мы пришли к колодцу, выждав момент, когда русские и чеченцы временно прекратили воевать, и наступило короткое затишье. Даже самолеты, груженые бомбами, улетели в другой район, и нам явилось волшебство тишины.
— Ой, ой! — твердила седая чеченка. — Аллах, Аллах!
— Вы ранены? — спросила моя мама.
Поняв, что произошло нечто ужасное, я стала шептать молитву, а мама бросила ведро на длинной веревке в пожарный колодец. Но вместо «всхлипа» послышался удар по бетону. Воды не было.
Мы сунулись в колодец. Лестница была сломана, поэтому никто так и не достал дохлую кошку. Она упала вниз и лежала в колодце.
Мама вытянула грязной мутной воды чуть меньше трети ведра. Вот и все, что можно было набрать.
— Ой, ой! — причитала женщина. — Аллах помоги!
На моих часах был февраль 2000 года. Снег чернел на руинах, бывших некогда нашими домами. Кажется, копоть проникала еще в летящие с неба снежинки, и они достигали земли уже темно-серого цвета.
Набрав горсть снега, мама подошла к сидящей на камнях женщине и приложила к ее рукам.
— Не бойся! — сказала мама, продолжая обтирать старуху снегом. — Все хорошо! Мы отведем тебя домой.
Когда комочек серого снега коснулся лба женщины, она вздрогнула, посмотрела на меня и заплакала. Вдали послышались залпы «Града». Нужно было уходить.
— Нет! Нет! — твердила женщина, мотая головой.
Земля под ногами дрогнула и качнулась от разрыва бомбы.
— Уходим! — крикнула я, потащив маму за рукав пальто.
— Без нее не пойду! — рявкнула в ответ мама, отмахнувшись от меня.
Ловко подхватив старуху, она заставила ее встать. И сказала:
— Бежим!
Взяв ведро, где на самом донце была мутная вода, я бросилась прочь с пригорка, и каким-то чудом, под свист и грохот начавшегося обстрела, сумела добежать живой до подъезда.
Шесть ступеней, и вот она — спасительная коридорная ниша.
Мама и старуха забежали за мной. Её мы посадили на матрас, который служил нам постелью. Он лежал в коридоре на досках.
— Где живут ваши родные? — спрашивали мы незнакомку.
— В микрорайоне! — ответила женщина, приходя в себя. — Я не ранена, не беспокойтесь. Меня Хадижей, зовут.
Запах гари и едкого дыма наполнил дом: где-то на верхних этажах полыхал пожар. Разумеется, никто его не тушил. Квартиры давно рухнули вниз и на этажах образовались провалы, из которых торчали диваны, кресла или останки шкафов, «вцепившиеся» в уцелевшие части стены…
— Поставим чай, — предложила мама.
— Мне бы воды, — сказала старуха, покосившись на принесенное мной ведро.
— У меня есть! — сообщила я. — Возьмите!
Снег, набранный ранним утром, растаял в кастрюльке, и получилась чашка воды, слегка горьковатой на вкус.
— Спасибо! — поблагодарила наша гостья, выпив пару глотков.
— Вы попробуйте поспать, — посоветовала мама. — А там видно будет…
Свернувшись калачиком на отсыревшем матрасе, женщина закрыла глаза. Доски, на которых лежал матрас, частично провалились в подвал, поэтому было похоже, что дремлет старуха на льдине, дрейфующей в океане. Мы накрыли ее отсыревшим от холода одеялом.
— Тихо сиди! Дай человеку поспать! — строго сказала мне мама.
Я кивнула, и, поймав луч света, открыла книгу из нашей библиотеки. Рядом с моим местом в коридоре всегда была стопка книг, это было последнее, что я хотела бы видеть перед смертью.
На этот раз мне попался рассказ Жана Гривы «Ноктюрн», о войне в Испании. Каждая строка уводила душу из моего ада в другой ад: там тоже страдали и любили, пытали и спасали, смеялись и плакали. Сострадая героям прошлого, я забывала, что война бушует сейчас под моими окнами.
Ночь неспешно падала на Грозный, и поняв, что не могу различить ни одной буквы в полной темноте, я отложила книгу. И услышала, что наступила тишина. Второй раз за день!
Мама и Хадижа тихо перешептывались, словно боясь спугнуть это чудо.
— Давай, приготовь чай! — сказала мне мама.
Выйдя из подъезда, я взяла пару досок, разрубила их топором и принялась разжигать огонь. Из кирпичей у нашей двери в подъезде была сложена маленькая печка. Флажки огня лихо заплясали, когда я намочила сырые дрова керосином.
Вода, которую я процедила через марлю, начала нагреваться в кастрюльке. Бросив туда щепотку чайной заварки, я смотрела, как вода окрашивается в золотисто-коричневый цвет.
Внезапно воздух вздрогнул и завибрировал: мы знали этот сигнал. Метнувшись в коридор, я обняла маму и старую Хадижу. Мы прижались к полу, но взрыв был такой силы, что волна воздуха подбросила нас, а затем ударила о матрас. Это была мина, которую мы окрестили «бабочкой». Когда она подлетала, то издавала звучание, подобное шелесту тысячи крыльев.
Только через десять минут мне удалось встать на четвереньки и таким образом сбегать за кастрюлькой чая. Огонь уже потух.
— Чай! — радовались мы, разливая его в пиалки.
— Согреюсь, а затем уйду, — сказала Хадижа.
— Куда вы на ночь глядя? — удивилась мама. — Оставайтесь!
— У меня сестра рядом живет. Внуки! Искать будут.
— А что с вами утром случилось? — спросила я.
— Замолчи, бесстыжая! — махнула рукой мама.
Хадижа посмотрела на маму, а потом сказала:
— Страшно жить. Почему нас сразу не убьют? Столько вначале увидеть приходится!
— Расстреливают по нескольку раз в день, вместе с домом, негодяи! — поддержала мама.
— Я хлеб пекла, — рассказала Хадижа. — И приносила ребятам, которые жили через улицу. Они воевали с русскими. Потом, когда обстрелы усилились, уже не могла прийти. Думала в село уехать, да дорога была закрыта. А ребята стали сами печь хлеб, и мне сказали больше не рисковать, в подвале сидеть у сестры. Моей сестре тоже за семьдесят. Дочь погибла. Четыре внука с ней. Старшему десять лет!
— Никто не ранен? — спросила я, зажмурившись от боли. Осколки ракеты в ногах дали о себе знать.
— Нет, слава Аллаху, — сказала Хадижа. И продолжила:
— Мука закончилась. Там, в отряде боевиков, семь человек. Двое старших, уже за пятьдесят, четверо молодых, а один — мой двоюродный племянник, ему только семнадцать исполнилось. Тоже пошел! Говорила, дома сиди, но он побежал родину защищать! Так вот, мука у них закончилась, а идти в дом напротив надо за мешком. Стреляли страшно. Дом трясся весь! Старшие сказали младшему: «Принеси мешок!» Он направился к дверям. А с ним еще один паренек пошел. И он возьми да скажи: «Сами не идете, потому что — боитесь!» Пошутил так. Некрасиво.
Старший чеченец вскипел, приказал:
— Сидите тут! Я сам сейчас принесу!
Но другие возразили, мол, никто не боится. Любой пойдет. Спор начался. Поругались даже. В конце концов, решили вместе идти.
Я говорю им: «Не оставляйте меня одну. Не идите!», а они — «Через две минуты вернемся!». Вышли. Зашли в дом напротив, я у окна стояла. И такой взрыв! Бомба попала! Когда очнулась на полу, вся в опилках. Как только смогла встать, сразу бросилась туда. А там… Никого в живых. Все погибли. Все семь человек. Понимаете?
Старуха рыдала.
«Так не бывает, чтобы все сразу погибли» — вспомнила я слова русского старика. Однажды, в Первую войну мы вместе пережидали обстрел. Но, оказывается, бывает. Война на то и война, чтобы опровергать все истины, оскалившись из черного капюшона.
В нашу дверь постучали.
— Открыто! — крикнула мама.
— Бабушка Хадижа у вас? — заглянул мальчик, а за ним показалась пожилая женщина в большом платке. — Мы у всех спрашиваем, сказали, что на первый этаж зашла.
— У нас! Заходите! — обрадовалась мама.
Хадижа, увидев родных, перестала плакать. Засобиралась.
— Завтра попробуем через Старую Сунжу в село попасть, брат приехал! — сообщила Хадиже сестра.
Они ушли.
За окнами грохотала канонада.
Полина Жеребцова, писатель-документалист.
