– Мы, кажется, попали в промежуток времени, когда тщательно стерты границы между мифами и реальностью. Нельзя смотреть Первый канал и в окно одновременно, поскольку видишь совершенно разные страны. И даже эпохи. Не настало ли время выбирать двух президентов — для тех, кто смотрит ТВ, и для тех, кто выглядывает в окошко и заглядывает в интернет? Страны и люди уже совершенно разные. Или, все-таки, есть способ соединить пространство и людей?
– Страны и люди разные как минимум со времен Петра Великого. Про это чудесную книжку написал английский славист Орландо Файджес. Называется «The Natasha’s dance». И вся русская литература, в сущности – про попытки соединить как-то эти два мира.
В девятнадцатом веке, между прочим, богатые и бедные в России вообще на разных языках разговаривали. А едят и до сих пор разное. Спросите-ка у телезрителя, что такое тюрбо или трюфель.
Про трюфель наверняка скажет – конфета.
– Продолжим линию мифов реальностью. Вы как-то рассказали о диком случае в аэропорту, когда пассажиры не захотели помочь детям-инвалидам. Приведу вашу фразу: «Как получается, что в «Фейсбуке» про толерантность по отношению к инвалидам пишет один какой-то народ, а в самолетах летает другой какой-то?». Можете ответить на него сейчас, почему люди в «онлайн» все добрые и порядочные, а в «оффлайн» не могут протянуть руку ребенку-инвалиду? Вы для себя ответили на этот вопрос?
– Люди в онлайн добрые и порядочные?!
Мы, наверное, разный какой-то онлайн читаем. Сегодня единственное, что я вижу онлайн, — это толпу диких троллей, которые грызут друг друга с криками о толерантности.
– Извините, еще о нереальных мифах. У власти есть рейтинг, но нет авторитета. У оппозиции есть авторитет, но нет рейтинга и всего остального, что может сделать ее внятной и конструктивной. Иногда кажется, что эта власть и эта оппозиция созданы друг для друга. Что происходит внутри оппозиции? Есть хоть какие-то признаки ее эволюции?
– Боюсь, что и авторитета у оппозиции тоже нет.
Вот у академика Сахарова авторитет был. Про него даже в неграмотном народе легенды слагали, одну из которых приводит Довлатов. У Солженицына был авторитет: ему тысячи людей писали, несмотря на опасность.
Кого это из оппозиции вы могли бы сравнить в смысле авторитета с Сахаровым или Солженицыным конца советской эпохи?
– Выходит ваш новый роман с интригующим названием «Все мои уже там». Некоторые критики охарактеризовали роман, как « неординарная история из жизни «креативного класса». Не очень смелое определение?
– Наших критиков отличает фантастическая неспособность пересказать сюжет.
Книжка про то, как группа радикальных художников ловит милицейского прапорщика, который убил их товарища во время уличной акции, запирает на даче и пытается перевоспитать. Кто из них креативный класс – прапорщик?
Дело все в том, что критики – сами креативный класс, и, следовательно, не замечают никого, кроме себя, ни в литературе, ни в реальной жизни.
– А вот первая ваша книга называлась «Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет». Кто стал в России свободными и что ему за это стало?
– В книжке «Узник тишины» имелся в виду, разумеется, Ходорковский.
Другое дело, что его попытки стать свободным и его расплата за эти попытки — примерно стандартны для современной России.
– А почему вдруг журналистика в вашей жизни постепенно уступила место благотворительности? Почему вы решили этим заняться?
– Журналистика она подобна спорту.
К сорока годам из большого спорта надо все же уходить. Просто не можешь уже бегать, сколько надо и всякий раз с горящими глазами рассказывать повторяющиеся истории.
– Я заметила, в вашей жизни большую роль играет религия: вы посещали святыни, монастыри, общались с их настоятелями. Какова сегодняшняя роль религии в стране? Она вот решительно вошла в школу, но вошла ли в сердца?
– Боюсь, что роль религии чрезвычайно мала. Велика роль суеверий. Про святотатство говорят много, а про святыни — ни слова. Про конец света бубнят, будто сговорившись, и верующие, и атеисты, а про то, как жить на этом свете, пока он не кончился, толкового слова не дождешься.
– Россия и ислам это, кажется, уже не столько религиозная тема, сколь политическая. Откуда родом страхи, подозрения? И есть основания полагать, что ислам действительно является угрозой России, как об этом пишут некоторые СМИ?
– Подозрения – от незнания.
Вы вот, например, читали Коран? А чем сунниты от шиитов отличаются, знаете? А кто был дедушка имама Хусейна? А Ибрагим – это кто такой? А Муса? А Иса?
