Мы познакомились с ней давно, в моих детских снах. Мы сражались, вели философские беседы, блуждая по мирам сновидений, пока однажды она не постучала в мою дверь наяву: началась первая чеченская война.
Я смотрела на растерзанные трупы людей и животных на улицах своего города, и приходило четкое понимание — смерть идет рядом, за моим правым плечом. Не удержавшись, она хотела забрать и меня, но что-то, зачем-то все время мешало ей. Настойчиво, будто это имело смысл, я писала дневник, в котором тысячи страниц…
Люди говорят, что ненавидят войну, а мир за всю историю человечества на планете Земля был только сто лет.
Смерть не любит слабых духом, жалеет немощных, испытывает сильных.
На войне происходит много странных и необъяснимых вещей, о которых слагают легенды.
Я научилась слышать, как летит пуля, рассчитывать по секундам, когда упадет снаряд, открывать рот, если глубинная бомба падает на соседскую пятиэтажку, чтобы не лопнули барабанные перепонки.
Мертвых жителей в городе, куда больше, чем живых, если война настоящая. Поэтому грани миров быстро стираются, и приходит понимание, что нет никаких мифических «мы» и «они». Есть «они», которые только что были «мы». И есть «мы», которые в любую секунду могут стать «ими».
Бродящий по руинам сумасшедший философ, герой моего романа, сожженного в печке из нескольких битых кирпичей, что стояла в нашем подъезде, как и положено герою, остался на войне в том времени и пространстве, откуда исчезла я: чумазая четырнадцатилетняя девчонка с осколками в ногах, одетая в тяжелые от постоянного холода и сырости вещи, умеющая спать прямо на снегу и тщательно искать в разбомбленных домах еду.
На войне нет закрытых дверей: они выбиты взрывными волнами, нет преград ни в чужие дома, ни в другие измерения. Следует только помнить, что множество «шутников» в военной форме бродит среди мирных жителей. Иногда они минируют помещения: вдруг кто-то взорвется?
Поэтому заходя в руины, бывшие некогда жилыми домами, в поисках консервов или подгнившей сырой муки следует двигаться очень медленно, смотреть перед собой и под ноги. Если заметишь тонкую серебристую нить — не стоит ее задевать: это билет в один конец.
В нашем городе таких нитей оказалось великое множество, они, словно паутина, окутали многие квартиры, и несколько раз мне удавалось их даже перешагнуть: не подвел союзник, идущий невидимо рядом.
Серый большой дом из бетонных плит был, кажется, пятиэтажкой с четырьмя подъездами, внизу на остановке «Нефтянка» в Грозном. Соседи, что занимались мародерством, рассказывали, какие славные там пылесосы, ковры и посуда, но тот, кто играет в шахматы со смертью, знает бренность этого мира. Вещи меня никогда не интересовали. Другое дело еда в городе, который находится в блокаде, в кольце: нет ни хлеба, ни риса, ни воды. Мы пили растопленный снег и все время искали хотя бы немного муки для некого подобия лепешки.
Серый дом показался мне подходящим местом для поиска. Его верхние этажи съехали вниз, подчиняясь закону гравитации, а нижние сохранили свои очертания частично.
В первом подъезде, прихрамывая от боли в ногах, я обнаружила труп мужчины: он лежал лицом вниз, в домашней одежде. Его убили выстрелом в голову. Рот мужчины был приоткрыт, а глаза смотрели удивленно — будто он что-то хотел сказать, но не успел. Чуть дальше лежала женщина, раскинув руки, и два ребенка лет пяти-семи.
Пахло гарью и металлом. Еды на кухне не оказалось.
Пожелав убитым утешения и радости: все же они покинули этот иллюзорный мир, где постоянно война, пораньше меня, я под грохочущую стрельбу поспешила заскочить в другой подъезд, шатаясь от голода, так как не ела, по меньшей мере, четыре дня.
Там я натолкнулась на мертвую женщину с седыми волосами. И вдруг, словно невидимая рука толкнула меня с такой силой, что я рухнула в коридоре, не дойдя до зала. Лежа на сгоревшем, черном полу, я увидела стальную нить.
Нить была такой тонкой, серебристой, что ее нельзя было заметить, не пролейся на нее солнечный свет. Мысль о том, что в древних восточных трактатах из дедушкиной библиотеки, мне все это давно знакомо не покидала: нитью, которую могли видеть лишь мудрецы и йоги, привязана к телу душа человека.
Один конец нити был прикреплен к боевой гранате.
Наверное, тогда-то я и стала йогом: я научилась видеть нити.
Через несколько дней в районе серого дома, который я покинула не найдя никакой еды, случилось оживление: на БТРах подъехали военные и что-то деловито втаскивали внутрь в ящиках.
Наша соседка тетя Аза, крутившаяся неподалеку, спросила:
— Что вы делаете?
— Будем взрывать! — последовал лаконичный ответ.
— Что взрывать?
— Дом! Пошли отсюда! Прочь!
Соседи поспешили ретироваться, дабы предупредить остальных, что скоро во все стороны полетят куски бетонной конструкции.
Взрыв произошел ровно в 13:00 по местному времени смешав камни, тела и динамит.
Мы не решились оставаться в своей квартире, накренившейся в подвал, вышли на улицу и открыли рот. Не от удивления, конечно, просто хотели сохранить барабанные перепонки.
Ведь от такого мощного взрыва могли рухнуть соседние здания. Они вздрогнули, но устояли.
Упала только пара балконов.
Полина Жеребцова, писательница-документалист.
