Согласно устной традиции, ислам появился в Тибете около 1000 лет назад, вместе с группой мусульманских торговцев из Кашмира. Некоторые из этих торговцев решили обосноваться на новом месте, женились на тибетских женщинах, принимавших их религию – так в столице страны Лхасе появилась небольшая мусульманская община. Она постепенно росла, и к полному трагических событий 20 веку имела уже долгую историю мирного сосуществования со своими соседями-буддистами.
По рассказам проживающих сейчас в Кашмире беженцев, тибетское правительство предоставляло мусульманам достаточно свободы, чтобы управлять своими религиозными и общественными делами, не чиня никаких помех в исполнении предписаний ислама.
Таким образом появился уникальный, по сути, этнос, сочетавший традиционный суннитский ислам с тибетской культурой. В 17 веке, с ростом мусульманской общины, пятый далай-лама Лабсонг Гьяцо (1617-1682) охотно выделил ей участок земли в Лхасе для строительства первой в стране мечети. Позже в разных частях Тибета появились еще несколько мусульманских храмов. Примечательно, что выстроены они были в стиле традиционной тибетской архитектуры.
Мусульмане внесли весомый вклад в тибетское общество и культуру. Первый кинотеатр в Тибете был открыт местным бизнесменом-мусульманином. И даже популярные классические музыкальные произведения «нангма», как полагают, были завезены мусульманами – на урду слово «нагма» означает «мелодия».
Вместе с буддийским большинством, тибетские последователи ислама переживали в 20-м веке индустриализацию, и относительную вестернизацию. «До 1959 года в Центральном Тибете проживало около 3 тысяч мусульман, — пишет Александр Берзин в «Историческом очерке о мусульманах Тибета» . — Это были потомки мусульманских купцов, которые пришли в Тибет из Кашмира, Непала и Китая, главным образом с четырнадцатого по семнадцатый век, женились на тибетских женщинах, и осели там. Они говорили на тибетском и следовали большинству тибетских обычаев. У них было четыре мечети в Лхасе, две в Шигадзе, и одна в Цзетанге. Кроме того, действовали две исламские школы в Лхасе и одна в Шигадзе, где изучались Коран и урду».
Еще в 17-м веке пятый далай-лама, проводивший политику толерантности по отношению к представителям всех религий, предоставил мусульманской общине особые привилегии. Они могли избирать комитет из пяти членов для управления своими внутренними делами, самостоятельно улаживали споры в соответствии с законами шариата, имели право открывать магазины и вести торговлю во всех тибетских городах, и при этом освобождались от налогов. Кроме того, они могли есть мясо во время священного буддийского месяца Сакадава, и не обязаны были снимать шапки перед буддийскими чиновниками во время религиозного фестиваля Монлам.
Помимо места для мечети, далай-лама Лабсонг Гьяцо выделил мусульманам землю под кладбище, и всегда приглашал лидеров общины на основные государственные праздники.
После оккупации Тибета китайскими войсками в 1959 году мусульмане, как и последователи других религий, стали подвергаться преследованиям. Большая часть их собственности была конфискована, многие религиозные лидеры были брошены в тюрьмы. Бывшие мечети и медресе превратились в клубы, где на собраниях коммунистической партии употреблялось запрещенное в исламе вино, пишет Адфар Шах в своем исследовании «Изучая народы: социологический профиль тибетской мусульманской общины в Кашмирской долине».
Спасаясь от преследований 14-й далай-лама Нгагванг Ловзанг Тэнцзин бежал из страны, за ним последовали около 85 тысяч тибетцев. Лидеры мусульманской общины Тибета обратились в посольство Индии в Лхасе с просьбой о предоставлении гражданства, напомнив о своих кашмирских корнях. Первоначальная реакция индийского правительства была довольно прохладной, но вскоре, благодаря личному вмешательству далай-ламы, всем тибетским мусульманам было разрешено стать гражданами Индии.
Сейчас наиболее многочисленная община тибетских мусульман – более 1200 человек – проживает в Шринагаре, столице контролируемой Индией части Кашмира. Несмотря на полученное гражданство, они не имеют постоянной регистрации по месту жительства, и мечтают когда-нибудь вернуться на свою «настоящую родину» — в свободный и независимый Тибет.
