Собираясь посмотреть «Анну Каренину», я решил в порядке эксперимента разослать своим знакомым замужним дамам приглашения вместе сходить на этот фильм!
Казалось бы, намек – куда более прозрачный и двусмысленный? Но то ли современные женщины не чувствуют намеков, не видят подвоха, не читают послания, то ли в отличие от женщин девятнадцатого века они преодолели все условности.
«Почему?» — задавал я себе вскоре совсем другой вопрос. — «Почему западные режиссеры снимают фильм об Анне Карениной так, будто это Мадам Бовари, а не Жанна д’Арк? Почему они в первую очередь видят в этом романе историю об адюльтере и наказании? А не историю о восстании женщины?»
Я видел Анну Каренину в исполнении Софи Марсо, Греты Гарбо, Жаклин Биссет и несравненной Вивьен Ли. И все не то! Ни один из созданных прекрасными актрисами образов мне не понравился. Вот и Кира Найтли не стала исключением. Не по Сеньке соболиная шапка. Слишком эмоциональна и легковесна Кира для Карениной. Не хватает бешеной сдержанности и глубокой трагичности. «Пираты Карибского моря» или эпизод в фильме «Реальная любовь» — вот это для нее.
А может, все дело не в актрисах, а в режиссере? Но не в Джо Райте, а в самом Льве Николаевиче Толстом. Не мной подмечено, что Толстой очень кинематографичен. Я бы даже сказал, Лев Николаевич самый кинематографичный писатель из всех классиков. Толстой, как никто, держит длинный план, затягивая в фокус все новые и новые детали. Роман написан так живо, реалистично и страстно, что любая экранизация будет только бледной интерпретацией. Когда его читаешь, героев видишь сразу — живыми, объемными. И представляешь свою Анну Каренину. В которую влюбляешься, от которой трепещешь, которую алчешь…
Стоит зайти в книжный, раскрыть страницу — и вот она, твоя Каренина. Стоит рядом в шляпке и вуали, в длинной юбке, что слегка подчеркивает бедра, и ты уже не можешь оторваться от ее образа. Выходишь за ней на улицу и идешь вдоль по Невскому, Но куда она повернет? Налево или направо? В этнографический или Эрмитаж. Переходишь дорогу — на ту, мертвую, сторону Невского. Должно быть, к себе на Владимирскую, предполагаешь ты. Или на худой конец, в кружок графини Лидии на проповедь пастыря с вернувшегося с востока. Но нет, ее неудержимо тянет не домой, она идет к вздыбившемуся памятнику Петру Первому. Туда, на холодную морскую сторону. К пышным особнякам самых аристократических улиц, где живет Вронский, и где Бэтси устраивает сегодня прием. Сапожки скрипят на первом снегу. Пар изо рта облачком постепенно застилает от тебя солнце ее искрящихся глаз и румянец щек.
И как только ты понимаешь, куда ее тянет, кого она соблазняет или кем постепенно соблазняема, сразу начинаешь мучительно ревновать к Вронскому. И безумно завидовать ему. И это чувство становится все сильнее, когда ты понимаешь, что Анна ускоряет шаг, что ее несет, что она вот-вот поскользнется и упадет под колеса. Но ее это не останавливает. Она уже одержима, она влюблена. Слишком поздно!
Кстати, режиссер-продюсер, который решил сделать ремейк на писателя-режиссера, Джо Райт, так высказался о Карениной: «Я думаю, что история Анны – об одержимости любовью, о похоти и личности, сорвавшейся с цепи. Анна делает не вполне здоровый выбор. Мне близка мысль Толстого, которую он вкладывает в уста Левина, о том, что любовь дается нам для того, чтобы мы выбрали человека, с которым выполним нашу гуманную миссию. Это и есть истинная любовь».
Он не первый, кто говорит, что Каренина сорвалась с цепи. Многих Каренина раздражает противоречивостью и безответственностью. Мол, то под Вронского бросится, то под поезд. Вот и Луначарский пишет об Анне: «Она прекрасное, жаждущее свободы животное, которое рвет, как только умеет, цепи петербургской помещичьей, чиновничьей морали».
Взбесившееся животное можно только пристрелить, словно бешеную собаку или загнанную на скачках лошадь. И тут рука Вронского не дрогнет.
Восстание женщины
Так почему для меня Анна Каренина – восстание, почему д’Арк, а не мадам Бовари? Почему дева в белых одеждах, а не падшая женщина, прячущая лицо под черной вуалью?
Сам Лев Толстой однажды сказал: « … гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество — вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну. На величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь…»
Для женщины любовь — это и есть ее главная война. Потому что мужчины примитивны, и не так-то просто их любить. Потому что любовь к мужчине — это одновременно и любовь к детям и к праотцам, это любовь ко всему роду и обязанность-ответственность перед ним. Потому что мужчина, когда соблазняет женщину, думает о сексе, а женщина всегда о чем-то большем.
Толстой вообще много о чем писал. Например, он считал, что женщина никогда не поймет, что такое для мужчины честь, как мужчина никогда не поймет, что такое для женщины ребенок.
Да, Анна Каренина скучала на балах, ей был невыносим ее сухой муж-чиновник, хрустевший пальцами. Она могла его не любить и уйти от него и по другой причине. Например, по причине чересчур чистой обуви. Это не имеет значения.
Важно, как она относится к своей любви. Ибо каждому воздастся по вере его. Когда Анна Каренина сначала скучает в гостиной, а потом падает в своей любви, она на самом деле летит. Трагедия Анны в том, что она отказывается жить двойной жизнью, и вот именно за это общество начинает ее травить, загонять в угол, чтобы потом косвенным образом убить. Ведь адюльтер был среди знати весьма распространен, если не сказать самым тривиальным явлением, большинство жило двойной жизнью. Вспомните того же Пушкина с его бесконечными романами. Да и сам Толстой не брезговал походами налево даже во время беременности жены.
Княгиня Бетси, например, живет такой двойной моралью. А Анна не захотела. Почему? Почему она подняла бунт? Бессмысленный и беспощадный? Почему она живому мужу заявила, что она теперь чужая жена, потому что носит чужого ребенка?
Думаю, по той же причине, что и Жанна д’Арк, которая явилась во дворец дофина и заявила, что ей были голоса, призывающие освободить Францию. А самопровозглашенный король в это время предавался праздности. И он как бы невзначай послал д’Арк на верную смерть. В конце концов, Жанна гибнет, оставаясь верной своей идее, не мирясь с церковными предрассудками и лицемерием. Гибнет по той же причине, сгорая на костре любви, и Анна. Гибнет, потому что ее внутренняя честность и искренность, и вера в любовь не могли примириться с лицемерием света, с обществом, поощряющим интриги и измены.
Кстати, если в начале фильма в момент встречи с Вронским и в момент первой измены Каренина во всем черном, то постепенно она переодевается в белые одежды и уже в опере сидит, как мадонна, а в конце, перед актом самопожертвования, она — в красном. Заметим, красный цвет всегда символизировал как царское величие, так и кровь, и символ этот напрямую ведет к образу Иисуса. Думаю, здесь режиссер хотел показать, что Анна, как и Иисус, принесла себя в жертву ради идеи любви. Анна в ложе оперы, отвергнутая обществом, как на иконе или на картине мастеров эпохи возрождения. Кадр и сердце замирает.
Дети как воплощение любви
Любила ли Анна? Или была лишь охвачена огнем страсти?
Любовь всегда созидание. А страсть — это как раз разрушение, огонь, который все съедает. Ярко, красиво. Но что потом? Пепел? Зола?
Вот Левин, безусловно, любит Китти. Характерен эпизод в фильме Джо Райта, в котором Левин возвращается с сенокоса домой и говорит, что он понял нечто важное. Это после разговора с мужиком, который подсказывает ему, что выбирать надо сердцем, а не разумом.
— Что ты понял? — протягивает ему младенца Китти. И младенец берет Левина за палец. Этот младенец еще без пурпурного плаща. Но он порождение любви. Ибо, что, если не дети, порождение любви? И Левин прав, потому что он выбрал жену сердцем.
Сравните эту сцену с очень важным эпизодом у Толстого:
«Кормилица итальянка, убрав девочку, вошла с нею и поднесла ее Анне. […]Нельзя было не улыбнуться, не поцеловать девочку, нельзя было не подставить ей палец, за который она ухватилась, взвизгивая и подпрыгивая всем телом; нельзя было не подставить ей губу, которую она, в виде поцелуя, забрала в ротик. И все это сделала Анна, и взяла ее на руки, и заставила ее попрыгать, и поцеловала ее свежую щечку и оголенные локотки; но при виде этого ребенка ей еще яснее было, что то чувство, которое она испытывала к нему, было даже не любовь в сравнении с тем, что она чувствовала к Сереже. Все в этой девочке было мило, но все это почему-то не забирало за сердце. На первого ребенка, хотя и от нелюбимого человека, были положены все силы любви, не получавшие удовлетворения; девочка была рождена в самых тяжелых условиях, и на нее не было положено и сотой доли тех забот, которые были положены на первого. Кроме того, в девочке все было еще ожидания, а Сережа был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли, чувства; он понимал, он любил, он судил ее, думала она, вспоминая его слова и взгляды. И она навсегда не только физически, но духовно была разъединена с ним, и поправить этого нельзя было».
И это мысли о ребенке, рожденном от любимого Вронского! Грех ли это: она не любит дитя, являющееся плодом любви родителей? Или это наказание за ее одержимость?
Любила ли Каренина? А может, она более всего любила себя и свои красивые театральные жесты? Любила себя, потому что хотела получить все сразу. Свободу, любовь обожаемого мужчины, ребенка от первого брака.
Думаю, что все-таки любила. Потому что сопротивлялась своей любви. Но ничего не могла поделать с роком. И об этом говорит зажеванная, невнятная у Джо Райта, но очень важная у Толстого, сцена в Бологом. Когда Анна, возвращаясь после рокового бала из Москвы в Петербург, выходит на станции и мистическим образом встречает Алексея Вронского.
Любовь бывает разной. Вот и Джо Райт подтверждает это. «Для меня книга «Анна Каренина» – медитация на тему любви в её разных формах, – говорит режиссер. – Толстой пытался разобраться в сути человека и думал, что эту суть можно постичь только с помощью любви».
И: «Я считаю, что это роман о прощении и о любви к врагам своим. Толстой не случайно в качестве эпиграфа выбрал слова из Библии: «Мне отмщение, и аз воздам».
Но если Анна любила, почему Толстой так жестоко поступил с ней, почему не дал ей возможность жить и быть счастливой? Наслаждаться весенними яркими красками и зимним спокойствием. Думаю, моралист Толстой не мог себе этого позволить.
В романе Толстой рассказывает о страшном сне Анны, в котором какой-то старичок возится с железом (вспомните обходчика с закопченным лицом). Этот сон можно истолковать двояко. С одной стороны, будто Господь Бог предупреждает, намекая, подготавливая неотвратную кару для преступницы. С другой стороны, может быть, так Господь Бог хотел показать, что и с железом можно справиться, поработать, если в сердце есть настоящая любовь и место для созидания.
Сам Толстой однажды написал: «Свободен только тот, кому никто и ничто не может помешать сделать то, что он хочет». Почему же Лев Николаевич не дал Карениной сделать то, о чем она мечтала. Или, наоборот, дал?
Роман между Россией и Западом
Впрочем, не будем о грустном. Список моих претензий к фильму весьма органичен. Операторская работа, переходы, цветокоррекция, актерская игра (особенно Джуд Лоу) решение интерьера — все выполнено на высшем уровне. Особенна шедевральны эпизоды с балом и фейерверком. Убедительны образы Долли, Бетси Тверской, Китти, жеманницы Сорокиной, графини Вронской. Фильм на уровне динамики и перехода из одной сцены в другую мне показался гениальным и даже заворожил. Да, не классическое русское видение. Да, клиповая подача в отличие от протяжного кадра у Толстого. Но что взять с современного голливудского режиссера и англосакса? Ему всегда будет ближе ненавидимый Толстым Шекспир, который считал, что вся жизнь – игра.
Нельзя скидывать со счетов и руку значительного драматурга и сценариста фильма Тома Стоппарда. Достаточно вспомнить, что одна из первых и главных пьес Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» — по мотивам того же Шекспира. Думаю, это его идея — все представить в театральных декорациях, которые в начале фильма меняются очень быстро. Так обозначена суета сует, но постепенно все замедляется, и появляются глубокие и сильные чувства, которые заставляют героев переживать и о том, что их окружает, а не только о себе. Они задумываются, и эта задумчивость вползает на экран. Декорации меняются уже не так стремительно, и сцены более долгие, и движения замедленные… Так если театр и опера символизируют жизнь в обществе и суете, то природа — истинное, естественное и счастливое бытие, к которому стремится Левин и его прообраз Толстой. В этом смысле очень символичны сцены в конце фильма. Вот Каренин сидит в поле с книгой, и дети рядом. Возможно, он в этот момент понимает, что дети — настоящее счастье. А потом заключительная сцена — поле, трава, как бы проросшая в театре. Природа переплелась с условностью. Природа всегда прорастает там, где ей надо, и ничто ей не помеха. То же и с любовью Анны — проросла, несмотря на условности света. Несмотря на то, что Каренин показан почти святым, да и Вронский — таким благородным, что не возникает и мысли о его греховности.
Во время просмотра меня посетила мысль, что роман между Россией и Западом это и есть роман «Анна Каренина». Что Запад — это то Вронский в момент заигрывания и очарования, то Каренин, требующий наказания за страсть и безрассудство. А Россия с ее женской душой и жертвенностью, и эмоциональностью — вполне себе Анна Каренина.
По окончании сеанса я вышел из кинотеатра «Аврора» на подмостки Караванной. Крупные, словно вырезанные из бумаги, снежинки зашелестели по улице. Я специально пошел к дому Вронского на Малой Морской. Чтобы посмотреть в горящие окна. Чтобы подумать, а понял ли Вронский, что он натворил, когда возжелал чужую жену.
А сожалел ли Каренин, что не отпустил свою жену к другому? Почему в своем пробуждении, в своем проявлении любви, когда он сказал Анне, что примет позор на себя, когда он твердил в момент исступления и раскаяния: «да, я тебе все прощу, я тебя люблю, я готов страдать, готов принести себя в жертву», почему он не простил, не отпустил ее к другому, не дал развода, не принес себя в жертву? И почему Анна Каренина — принесла?
А может быть, потому что она любила Вронского самой чистой и возвышенной любовью? Самой жертвенной из всех, которые хотел показать Толстой в романе.
Кстати, сама Анна Каренина, гибель которой Джо Райт показал через призму ревности к Сорокиной, говорила: «Любовь… Я оттого и не люблю этого слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять».
Ильдар Абузяров, писатель
