— Адам, с чего все началось? Как в вашу жизнь вошла полиция?
— На Кавказе полиция вошла в каждую жизнь. В Ингушетии это началось с 2000 года. Военные и полиция оказались выше закона, они могли начать стрельбу везде. По любому поводу, даже в толпе. Часто гибли простые люди, которые случайно проходили мимо.
Это считалось борьбой с терроризмом, поэтому все убитые причислялись к боевикам.
Хотели уехать из республики. Но куда. Да и как бросишь свой дом, работу. Отец – инженер, мама – домохозяйка. Нас в семье четыре брата и две сестрёнки.
— А когда эта борьба с терроризмом коснулась лично вас?
В 2009-м. На нашей улице произошел взрыв. Я, младший брат и еще один родственник выбежали на крики и увидели, что горит машина у соседского дома. Подъехали пьяные полицейские и привязались к родственнику. У него был вид «террориста» – он носил бороду.
Мы не дали им схватить родственника. Полицейские постреляли у нас над головами из автоматов и уехали, пообещав неприятности.
И вскоре к нам пришли с обыском и перевернули весь дом…
Ордера никакого не было. Зачем он им?
— Вам предъявили хоть какие-то обвинения?
— Никаких. Но, стали прослушивать мобильные телефоны. Установили слежку: рядом с нашим домом постоянно дежурили машины.
Мой младший брат занимался борьбой, футболом. Ему было семнадцать. Именно таких ребят «полиция» подозревала в терроризме. Заводили дело, задерживали и пытали.
— И об это многие знали в городе?
— Конечно. Ведь они даже и не пытались это скрывать. Они были хозяева. Герои, спасающие страну от терроризма.
Поэтому мы решили, что младшему брату, лучше на время уехать, пожить у родственников.
Я привез брата на автостоянку, откуда уходил автобус до Москвы. Он должен был уехать через пару часов. И пропал. Не позвонил, как мы договаривались. Через два дня после его исчезновения к нам пришли сотрудники силовых структур и сообщили, что мой младший брат с 14-ти лет состоит в террористической организации.
Отец возмутился и спросил: «Как вы это допустили?! Где же раньше были?».
— Вы пытались искать брата?
— Да. Но вестей не было. Мы очень надеялись, что он жив, просто боится подать весточку о себе.
В 2010-м году я женился. На третий день после свадьбы в наш двор, пробив ворота, ворвался БТР.
— Где он? Где вы его прячете? – кричали военные, переворачивая все верх дном. Поднимали даже ковры. Но, мы и сами хотели бы узнать – где он. После обыска военные ушли, прихватив наши компьютеры.
На следующий день допросили всю семью. Впрочем, это был не допрос. Силовиков интересовало одно: «Какой ислам исповедуете: радикальный или не радикальный?».
Потом нас отпустили, но компьютеры не отдали.
Когда, через полгода, мы потребовали аппаратуру обратно, нам отдали корпуса без начинки.
— А как вы попали в тюрьму?
— Это случилось в декабре 2010 года. Я был в гостях у своих друзей Магомеда и Ахмеда. В доме была и их мама. Мы пили чай. Вдруг во дворе послышались голоса: «Заходим по трое!», «Быстрее!».
Меня и двух друзей поставили к стенке, обыскали и отобрали все, что нашли.
Потом бросили в машину. На голову набросили мое пальто.
…Когда меня завели в комнату, я услышал:
— Мы тебя заждались…
И стали бить.
— То есть не спросили ни имя-фамилию, не предъявили ордер, а сразу бить?
— Да. На голову натянули целлофановый пакет, замотав его скотчем. Руки связали. Меня туда подвесили в горизонтальном положении. Ко мне подошел один человек и сказал:
— Будешь говорить?
А я задыхаюсь в целлофане. И не знаю – а что говорить? О чем? Человека, который задал вопрос, из-за акцента, для себя обозначил «Осетином».
— Что говорить?- спросил я.
— Все ясно – ответил «Осетин», словно ожидая именно такой реакции. А потом радостно добавил: — Несите сюда «вспоминалку»!
Меня слегка побили – видимо разминаясь, после чего одели, на меня браслеты и какие-то приспособления на пальцы. Включили ток.
В комнате, судя по голосам, были русские, ингуши и этот «осетин».
Они поливали меня водой и включали ток. Не задавали никаких вопросов, а просто методично пытали. Может, им нужна была не информация, а мои страдания?
Потом они взялись за дубинки, и стали меня колотить и приговаривать:
— Вспоминаешь? Вспоминаешь? Это ты, хотел взорвать рынок с детьми и стариками. Ты! Ты! Ты!
От боли, и всего этого кошмара я периодически терял сознание. Они поливали меня водой и продолжали бить.
— Я не террорист… – только и мог сказать я, когда мне на спину в очередной раз опускалась то дубинка, то чей-то тяжелый ботинок.
— И долго продолжалось это?
— Не могу сказать. Но я слышал, как в соседней комнате пытали моего друга Магомеда. Его «уговаривали» оговорить меня или кого-то из моих братьев, но он только хрипел в ответ: «Адам ничего плохого не делал. У него нормальная семья»…
Потом палачи куда-то вышли. И тут в комнату вошел какой-то русский и сказал: «Пока я здесь тебя никто не будет бить». Сообщил, что я – ни в чем не виноват, просто у них «методы дознания» такие. Мол, пойми брат и не обижайся…
Потом он принес мне лапшу быстрого приготовления и сосиску.
И я их съел.
Еще он развязал мне руки, за что потом ему досталась от старших коллег: «Осетина» и «Ингуша». «Русский» оказался самым добрым. Он сводил меня в туалет. «Осетин» на просьбы сводить в туалет, отказывал. И грозил:
— Сходишь тут – убью!
— Сколько вы пробыли в этой тюрьме?
— Всего я пробыл в плену военных пять суток.
Через некоторое время добрый «Русский» ушел. А «Осетин» с « Ингушом» снова принялись за меня. К ним подключился «Новый русский». Они били меня трубой и кулаками. Требовали, чтобы я оговорил своих братьев или друзей. Показал на кого-то, сказал, что этот человек – «боевик». Я отвечал, что не знаю никаких боевиков.
И меня снова били.
«Новый русский» спросил:
— Ну, что ты вспомнил?
Потом пояснил:
— Ты должен вспомнить, что твой младший брат – «боевик»!
Но, ничего подобного я не помнил.
«Новый русский» сказал еще:
— Мы дадим тебе два часа. Потом придем. Не вспомнишь, что нужно, мы тебя закопаем заживо.
Я стал молиться. Я молился, о том, чтобы смерть пришла быстрее, чем меня закопают заживо. Я бредил, терял сознание и каждый раз радовался: «Это я умираю!», а потом открывал глаза и понимал, что не умер.
Откуда-то сверху, послышались их шаги.
«Когда они потащат меня – подумалось мне: — Я из последних сил брошусь на них. Тогда они меня сразу пристрелят. Это будет хорошо…»
Но, за долю секунды до моего прыжка, кто-то спросил:
— Ты знаешь, где Серноводск?
Спросил довольно будничным тоном.
Я кивнул. И…. не прыгнул.
— Больше не пытали?
— Нет. Кое-как надели на меня пальто.
— Голову не поднимай! – сказали мне, запихивая в машину: — Мы оставим тебя недалеко от поселка Серноводск!
Машина остановилась в полях и меня вытолкнули из нее. Я упал, и некоторое время ждал выстрела в голову. Но, машина развернулась и уехала.
Я успел заметить, что это был ВАЗ2114 , окончание номера ..7
Поверить не мог: солнце, небо и я … живой!
— Как предприняли ваши родные, когда вы пропали? Куда обращались?
— Когда меня похитили военные – родные обзванивали всех известных правозащитников и журналистов. Искали меня.
Ахмеда и Магомеда отпустили на следующий день. А мне мои мучители врали, что убили их и закопали. Это было самым тяжелым испытанием.
В связи с громким резонансом дела нас принял у себя президент Ингушетии вместе с другими представительными лицами, в том числе из числа силовиков.
На этой встрече был такой момент: президент спросил, показав на меня:
— Кто это сделал с ним?
— Это были следственные мероприятия — ответил представитель силовых органов. – У нас были сведения, что он через телефон хотел взорвать бомбу!
И тут же добавил: «Кто именно его пытал, мы не знаем. Но, обязательно выясним. Пишите заявление»…
